Мы, а также Валентин Васильевич проводили Иру к выходу через приёмный покой.

Истомин остался стоять на крыльце, закуривая сигарету, а Ира села в такси и поехала домой.

- Вот такие люди имеют право курить, - заявил Сыроежкин. – У них нервы и всё такое, работа трудная… А такие, как Майский, курят от слабости, вот и всё.

И Сыроежкин гордо отправился в свою палату, оставив меня на крыльце вместе с Истоминым.

Я наблюдала, как он курит, а потом, набравшись смелости, подошла и попыталась поймать его взгляд, чтобы он посмотрел на меня так, как в палате на Лёньку. Чтобы увидел и дал понять, что видит.

Но ничего не получалось. Истомин всё равно смотрел мимо, сквозь меня…

- Ты ж бросил! – из больницы вышел сутулый дежурный врач с приёмного покоя и достал зажигалку с сигаретами.

- Бросил. – Ответил Валентин Васильевич и невнятно добавил: – Это так…

Из оборвавшейся фразы было не совсем ясно, о чём он, и потому сутулый коллега уточнил:

- Из-за Иришки?

- Да нет.  – Щурясь от сигаретного дыма, что лез в глаза, пожал плечами Истомин и привалился плечом к стене. - Чертовщина какая-то…

Сутулый понимающе кивнул, а потом дал дельный совет:

- В отпуск тебе надо…

Истомин многозначительно покивал, соглашаясь с коллегой, а потом внезапно, когда я совсем этого не ожидала, посмотрел мне прямо в глаза…

18. 18

Мне не спалось.

Как ни пыталась – не получалось. Словно до этого дня я была не таким осознанным духом, каким стала теперь. Отныне мне не требовался сон, но я отчаянно что-то искала. Не знаю, что именно, но мне и правда казалось, что не просто так мы не покидаем мир живых, но и не возвращаемся в него. Нужно было что-то сделать, что-то важное, но вот что именно…

Гонимая желанием найти ответы и невозможностью это сделать, я отправилась бесцельно бродить по сумеречному городу. Тёплая ночь располагала к прогулкам, и потому прохожих стало ещё больше, чем когда мы с Лёней добирались до больницы.

У меня всё стоял перед глазами Истомин. Как бы хотелось знать, видел ли он нас или лишь чувствовал присутствие...

За раздумьями и созерцанием неспящего города я сама не заметила, как оказалась в районе нашей съёмной квартиры. Было уже совсем не темно на улице, но так поздно (или, наоборот, рано), что народу совсем не попадалось мне на пути. Так ушла в свои мысли, что не сразу заметила, как стало малолюдно. Это порадовало меня.  Раньше я бы ощущала себя неуютно на пустынных улицах, но сейчас… Никто не видит, не слышит – можно бродить, где угодно и заходить в любые квартиры, вот только тянуло лишь в одну – к Саше. Иногда становилось даже жаль, что он способен меня ощущать. Нет ни единого шанса понаблюдать за ним, полюбоваться со стороны…

Остановилась у канала, в котором тёмная вода шла рябью, и это вселяло какую-то тревогу. Ещё и кроны некрасиво обкромсанных лип шумели как-то неспокойно, усиливая тревожные ощущения.

- Привет, Дарин! – раздался позади меня голос Майского, и я обернулась, подскочив от неожиданности. – Прости. Напугал? – улыбнувшись, поинтересовался он.

Я не сразу ответила, поскольку поймала себя на том, что все неприятные ощущения мигом отступили, стоило увидеть этого парня и его улыбку.

- Да, немного, - в ответ улыбнулась и вздохнула в попытке выровнять дыхание, ведь я знала, что оно должно было сбиться, и потому оно сбилось: - Ещё как напугал, если честно. Уже привыкла, что никто меня не видит… И тут ты...

Мы смотрели друг на друга, не веря, что такая встреча возможна.

- Ты одна? – удивился он так, словно Сыроежкин был моим постоянным приложением, и его отсутствие казалось удивительным и непостижимым.