Наверное, это даже что-то закономерное происходит. Мы с «ангелочками» двинули к успеху по своему плану, а тут нам, как снег на голову, упало это вот выступление. Даже пока не просчитывал по-нормальному его выхлоп. И как его грамотно использовать.

– Велиал, а ты же камеру взял? – вдруг спохватился Астарот.

– Конечно, – усмехнулся я. – Куда же я без камеры-то?

– У меня просто мама сегодня на дежурстве, а она очень хотела посмотреть наше выступление, – Астарот сказал это с таким простодушно-победным видом, что стало понятно, что он ждет какой-то определенной реакции.

– Твоя мама?! – воскликнул Бельфегор и даже подался вперед и влез между передними сидениями. – Она хотела посмотреть? Да она же все нам все время говорила, что мы фигней страдаем!

– Она так и считала, – хмыкнул Астарот. – Пока по радио нашу песню не услышала. Прикинь, позвонила мне, такая. И не наорать, как обычно, а участливо так расспрашивала, что да как.

– У меня такое впечатление, что это радио нам просто… ну… жизнь поменяло, что ли, – сказал Кирилл.

– Ага, никогда не думала даже, что это вот прямо так важно, – сказала Надя. – У меня отец тоже слышал. Спросил, в этой ли группе я пою. Ничего не сказал потом, кивнул. Но для него это уже дофига! Можно считать, что поздравительный торт купил.

– Блин, я все время забываю, что ты еще в школе учишься! – воскликнул Бельфегор. – А на гастроли тебя папа как вообще отпускает?

Надя многозначительно закатила глаза и слегка пожала плечами. Мол, а что, может быть как-то по-другому вообще?

А я подумал, что здесь, в девяностых, дети вообще как-то раньше взрослеют. Не сказать, правда, что от хорошей жизни. Скорее уж, по необходимости. По родителям эпоха перемен ударила куда сильнее. Это в глазах взрослых я здесь видел беспомощность выброшенных на берег рыб. А подросткам было нормально. Рухнула страна, и под ее обломками оказались погребены родительские планы на их жизнь и светлое будущее? Да и ладно, не очень-то и хотелось… Реальность встала на уши, хорошо и плохо поменялись местами? Пофиг. Мы меняемся, и мир меняется.

Мои однокашники частенько сетовали, что, мол, дети в две тысячи двадцатых – беспомощные нежные снежинки. Типа, вот у нас в их годы вокруг грохотали лихие девяностые, родителям на нас было пофиг, а мы все были – эгегей! Адаптировались к меняющимся временам, крутились, не боялись ни черта.

А может как раз в этом дело? Адаптируются к тому, что есть. Здесь, в девяностых, отращивают клыки и тренируют деловую хватку. Там, в две тысячи двадцатых, культивируют беспомощность, чтобы родители, двинутые на заботе и опеке своих чад, могли почувствовать свою нужность и незаменимость.

– Это нам отсюда таскать? – заныл Бельфегор, когда увидел, где я припарковался. Социалистический был перекрыт, а вся парковка театра драмы была уже забита.

– Как быстро к хорошему-то привыкаешь, да? – усмехнулся я. – Помнишь, как мы твой поливокс от завода до «Фазенды» зимой тащили?

– Так это когда было-то… – насупился Бельфегор. – Хотя да, недавно. А кажется, что вообще в какой-то прошлой жизни.

– А у организаторов разве нет помощников? – Астарот выбрался из машины, поежился и попытался поднять воротник косухи. – Там столько народу было всякого, чем они занимаются?

– А ну хорош ныть! – скомандовал я. – Места в машине – они такие. Работа грузчика в подарок!

*****

Концерт начался почти без опозданий. Ну, всего-то на полчаса, может. Как обычно бывает, что-то там засбоило, или какие-то провода кто-то не привез, случилась суета с поиском виноватого. Который благополучно от кары скрылся, притащили за шкирку кого-то, кто разбирается, устранили неисправность. И на сцену вышли «Парк культуры и отдыха». Густой снег валил с неба, и уже даже на асфальте перестал таять, а превращался в серую кашу. Налип на ветках, покрыл сплошным белым ковром газоны. В общем, новый год сплошной, а не первое мая. Правда, народу все равно было дофигища. Вся широкая лестница и площадь под ней, переходящая в парковку перед областной администрацией, заполнена сплошной толпой. Не сказал бы, что все они как-то смотрели на сцену. Да и звук был, прямо скажем, так себе. В том месте, где мы кучковались с другими музыкантами, разобрать слова еще было можно, а вот на небольшом отдалении было слышно только басы.