— Что происходит, мальчик мой?

— Все в порядке, — Тимофей вжал пальцы в подлокотники кресла и спрятал от учителя взгляд. Он всегда умел достучаться до сути, а впускать в свою развороченную душу Тим сейчас не хотел никого. Даже его.

— Когда все хорошо, Тимоти, ты творишь на кухне. А сегодня ты работал. Понимаешь разницу?

Он все понимал. И искреннюю заботу в пусть и не очень приятных для него вопросах, мог различить. Помолчал немного и, шумно выдохнув, рискнул. Поделиться все равно ему было не с кем.

— Дома проблемы, Жан. Большие проблемы, — Тимофей склонился к коленям и вытер ладонями лицо. — Мы… Надя подала на развод.

— Merde, — искреннее тихое ругательство сорвалось с губ шефа. — Почему ты раньше не говорил об этом?

— Если честно, не хотел верить, что все происходит на самом деле. Думал, что она шутит, может быть намекает на что-то. Но вы же знаете, Надя никогда не пыталась манипулировать или недоговаривать. Поэтому… — он поднял голову и пожал плечами.

— Что случилось?

— Да я так и не понял, — Тим горько усмехнулся. — Вернулся однажды после смены, а ее в квартире уже не было. Пустые полки и записка: «Мне нужен развод».

— Был дверным углом?

— Боже, ваш русский, Жан меня иногда вводит в ступор, — Тимофей сперва застыл, а затем рассмеялся. — Разговорное слово: «косяк». Вы правы, до сих пор пытаюсь понять, где же я накосячил. Не получается пока.

Шеф задумался, поднял и прокрутил ручку, нервно отбросил ее на стопку бумаг, чтобы через секунду пронзить Тимофея внимательным взглядом.

— Прости за вопрос, Тими, но может быть, ты ее… — он замолчал, словно отыскивая нужное слово в русском языке, и, чуть покраснев, продолжил, — предал?

Тимофей замер. Непроизвольно на его гладковыбритых щеках заиграли желваки. Единственным, что он презирал: открыто и неистово, была ложь. На ней строится предательство, из-за нее рушатся даже самые крепкие отношения.

— Я не просто люблю свою жену, шеф. Я Надю уважаю. И поверьте, я скорее отрублю себе указательный палец вашим Ионом[1], чем предам ее.

Искренность произнесенных слов была такой чистой, что Мартен кивнул и, словно расслабившись, тяжело выдохнул. Посмотрел на задумчивого Тима, бросил серьезный взгляд за окно и снова на ученика, за которого болела душа.

— Что по поводу стажировки? Может быть, причина в ней?

— Я уже думал в этом направлении, — Тимофей закачал головой. — Но нет, Жан. Она была очень рада, когда узнала. Со мной планировала ехать. Два года вдали друг от друга мы бы не пережили, но и вариант отказаться не обсуждали ни разу. Надя даже мониторила свободные вакансии флористов в Париже, чтобы не скучать дома в одиночестве, пока я буду занят. Все было хорошо, — жизнь давно научила быть сильным, но Тимофей не смог удержать сжигающие внутренности мысли. На последних словах его голос охрип. — Я ничего не понимаю, Жан.

— Что планируешь делать?

Тим прокашлялся, выпрямился на стуле и откинулся на спинку.

— Она настроена решительно, но… Мне нужно знать, что пошло не так. И я намерен это выяснить.

И в очередной раз его слова были пронизаны эмоциями, а еще немного — болью и горячной решительностью.

— У французов есть такая пословица: «L’amour a ses plaisirs aussi bien que ses peines», что означает: «У любви есть свои удовольствия и печали». Найди ее печали, Тими, и избавь от них.

Спустя короткое время, в течении которого талантливые повара обсуждали сезонное меню, Тимофей поднялся и, захватив исписанные рецептами листы, направился к двери. Открыв ее, обернулся, когда шеф окликнул.

— Тимоти… Я надеюсь, ты понимаешь, что такой шанс выпадает далеко не каждому, и вполне вероятно, если упустишь его, еще один уже не получишь.