Жанна оказывается оперативной и тихой, исчезнув так, словно её и не было.

В то время как Машенька, выпрямив спину, кажется, до хруста, как-то элегантно вытянув длинные ноги в обтягивающих джинсах, делает первый глоток своей воды. Видимо, кислой, потому что он получается слишком резким, но она не подаёт вида. Хотя, может, её просто нервирует мой полуадекватный взгляд.

— Каким образом инженер и учительница смогли позволить себе аренду частного самолёта? — Если бы не следил, не заметил бы, как дрогнула её ладонь перед тем, как вернуть бокал на подставку.

— Не поверишь, насколько просто. — Так, пора заканчивать с рассматриванием. Особенно наедине, на высоте десяти тысячи метров. Перестав думать о Машиных руках, я продолжаю: — Отец был инженером-нефтяником, одним из тех, кто обнаружил Верхнечонское месторождение, и одним из первых, доставших себе лицензию на использование недр. Остальное стало делом техники, так что теперь у него небольшая, но вполне себе успешная нефтедобывающая компания. Уже лет тридцать.

— Техники?! Вы… ты серьёзно? — Широко распахнутые глазищи, приоткрытые губы… так, сцепил руки и вспоминаешь об отце. Об отце, сказано, а не о вечернем тет-а-тет с Машенькой.

— Я серьёзно, Маш, начну тебя целовать за каждое новое выканье. — Классное наказание мне нравится.

— Пф, — фыркает она, думая, что в безопасности, — а понятия абьюз и шантаж вам знакомы?

Местами, так что зря ты, Красная Шапочка, связалась с этим Серым Волком.

Признаюсь, я мечтал об этом с позавчера, стоя под ледяным душем и уговаривая себя всеми возможными способами. Не помогло — ни тогда, ни сейчас.

Машенька даже пискнуть не успевает, как оказывается притянута к моей груди, а длинные ноги устраиваются поперёк моих колен. Удобно. Ещё один удар сердца и ладонь снова запутывается в шикарных светло-русых волосах, а вторая обхватывает тонкую талию. Цветочный аромат то ли шампуня, то ли парфюма мгновенно заполняет лёгкие и, парализованный всем этим спектром ощущений, я целую, наконец, Машеньку.

Без желания доказать свои несуществующие права или заставить её себя хотеть. Пусть последнее и неплохо, но все мысли выдувает на хрен, стоит коснуться её губ.

Неглубокий, практически невинный поцелуй один фиг замыкает меня от макушки до пальцев ног. Где-то там валяется предупреждение «Не влезай — убьёт», но какое там, если внезапная и безудержная тяга к этой девочке затянула меня по самое не хочу.

По её не хочу.

— Выкать ещё будем? — Отрезвлённый последней мыслью, выныриваю я из слишком короткого поцелуя, дыша, как после подводной стометровки.

Машу тоже пробивает, слабее, чем меня, но всё же. И она же, снова покрасневшая, но не сдавшаяся, окидывает меня нечитаемым взглядом, чтобы через несколько тяжёлых секунд подняться, прихватив ноут и свой бокал, и пересесть в, стоящее ко мне спиной, кресло. Гордо и молча.

Оставляя меня бултыхаться в болоте собственного кретинизма, в которое я радостно и с разбега прыгнул сам.

***

Десять минут молчим, двадцать, на исходе двадцать шестой минуты меня добивает и, встав, я ухожу к Жанне. Милой и отзывчивой Жанне, которая в секунду даёт мне всё, что нужно. Хотя на самом деле лучше бы дала по башке. С размаха. Чугунной сковородкой. Чтобы мозги встали на место, прекратив потакать разошедшемуся либидо.

Ага, легко винить всё на собственное достоинство, которое, на минуточку, всю жизнь подчинялось как раз мозгу. Сбоило, конечно, временами, но настолько редко, что пересчитать случаи хватит пальцев на одной руке. Гораздо сложнее признать, наконец, что Машенька для меня сейчас всё равно, что Абелевская премия — манит, воодушевляет и не даёт спокойно спать. И всё это до такой степени, что разгон от взрослого мужика до пубертатного недоросля занимает 0,3 секунды при одном только взгляде на эти обалденные глазищи.