Судорожно обегая глазами комнату, я останавливаюсь на кровати и иду туда. Хватаюсь за подол сарафана и, только начинаю его поднимать, слышу крики из коридора. Это Ксюня что-то спрашивает у отца. Но я пугаюсь и опускаю сарафан. Через минуту предпринимаю еще попытку, но уже сама себя обрываю.

А вдруг Елена Анатольевна заглянет? Чай, там, предложит? Или еще хуже, Олег Михайлович, а я тут в одном белье. Мало мне позора в жизни, что ли?

И я просто сажусь на кровать, сдвинув коленки друг к другу и сложив на них руки. Все дрожит. Сердце чечетку отбивает, а в голове – вихрь мыслей, плохих и хороших.

Наконец, дверь открывается, и я вскакиваю, будто меня за веревочки потянули.

Слава застывает на пороге. С темных волос стекает вода по длинной шее на мускулистые плечи и широкую грудь. Он в одном полотенце на поясе. Розовый от горячей воды. Мне мерещится, что от кожи идет пар. Зеленые глаза не моргают, смотрят на меня с изумлением. Я все еще держусь за подол сарафана и жую губы.

– Привет, – выдыхаю. Звучу очень неуверенно, оттого тихо. Хочу увести глаза, чтобы спрятать собственный стыд, но не могу. Черные зрачки расширяются, а золотой ореол вокруг них светится ярче, разгорается, манит меня блеском.

– Привет, – Слава медленно заходит внутрь и аккуратно закрывает дверь, держа узел полотенца одной рукой. Наконец, его губы растягиваются в улыбку, правда, слабую. Он смотрит с вопросом, словно не верит тому, что видит. – Ты пришла.

– Я… только… – останавливаюсь на каждом слове зачем-то, не знаю, как это сказать и что говорить, на самом деле. В груди все уже взрывается по цепной реакции. Началось с сердца. – Не думай… я только хотела… Только это…

Не знаю, что на меня находит, но я срываю с себя сарафан и встаю перед Славой прямо, расправляя плечи и выпячивая грудь. Одежда падает к ногам, а руки я кладу на пояс, не зная, куда еще их пристроить.

Что демонстрирую? Сама не понимаю. Хочется треснуть себя по голове. Но утешаюсь тем, что Слава привык к моему кринжу.

– Вот… – опускаю голову на выдохе.

Слава таращит глаза и открывает рот. У самого полотенце тоже спадает. Под ним белые боксеры с хот-догами. И длиннющие ноги с каменными мышцами. Отец его каждое утро гоняет по городу на велосипеде.

– Не понял? – выдает он, прокашлявшись, аж голос потерял, и поднимает на меня огромные глаза. Зрачки в них перекрыли весь золотой ореол, кажется. Все теперь черное.

– Что непонятного? – я провожу руками сверху вниз вдоль своего тела, затем левой хватаюсь за лямку бюстгальтера, а правой – за резинку трусиков. – Давай сделаем… – вдыхаю весь воздух, который могу захватить, чтобы произнести то, чего больше всего боюсь, – …это.

Слава сглатывает и улыбается наискосок. Господи, обожаю. Таю, как… безумная фанатка. Век бы на это смотрела. Но он не позволит. Завтра уедет. Оставит меня навеки одну с неумолимой тоской.

– Блин, так все внезапно, – он чешет шею и смотрит куда-то вниз и в сторону. – Я не готовился.

– Я тоже, – вру, я ведь выбрила на себе все, до куда смогла достать. Даже в интимной зоне.

Мы оба бегаем глазами друг от друга по кругу, но украдкой касаемся взглядами. Слава краснеет, улыбаясь. Поднимает полотенце и аккуратно кладет его в кресло, вставая ко мне спиной. Я разглядываю его выпирающие позвонки на шее, рельефные крылья, острые лопатки, впалый позвоночник, узкую поясницу. Все такое вроде родное и в то же время неведомое, зато жутко притягательное. Смотрю на него и почти не узнаю. Плечи за год разрослись, и к росту, наверное, полголовы прибавилось. Я для него теперь совсем коротышка. Все это время не обращала внимания, как он меняется. Пока он был постоянно рядом.