Мы с мамой переглядываемся. Я читаю в ее глазах: «Вот видишь! Видишь, какой он подонок, твой ненаглядный папочка!». Она до сих пор не может простить, что он не отдал ей ночной клуб в собственность, а оставил ее наемным директором. Чтобы манипулировать, когда вздумается, была уверена мама. По факту она владеет и распоряжается клубом свободно, но теперь я понимаю, что по папиному велению может потерять все в одночасье. И мне становится не по себе.

Вован пыхтит и вглядывается в папу разъяренно, но ничего сказать не может. Я сглатываю, а плечи сами опускаются. И сердце под их тяжестью тоже.

Официантка снова очень кстати появляется в комнате, уже с подносом в руках. Подает маме – что-то с красной рыбой, а папе – жирный стейк. Следом заходит другая и ставит перед братом суп с яйцом, а передо мной – любимые телячьи щечки под ягодным соусом. Если бы с первого раза знал, что это такое, никогда бы не попробовал, но как-то Даша, директор, подсунула мне деликатес и лишь после пояснила, что я ел. Вкус перебил любое отвращение. Захожу теперь сюда только ради этих щечек.

– Аня, виски принесите, пожалуйста, – я, наконец, решаюсь попросить.

Девчонка кивает кудрями и пропадает за матовой дверцей. Вторая за ней прошмыгивает тенью.

– Давайте не о делах. У нас все-таки семейный ужин, – папа смотрит на маму через стол, не поднимая головы, как будто опять исподлобья, но без реальной злобы.

Она хмыкает и пьет вино. Но, чуть не поперхнувшись, восклицает воодушевленно.

– Мм, Диша расскажи про свою девушку.

Все взгляды пересекаются на мне. Бля. Я же знал, что у мамы язык бескостный. Надо было Вовану сразу все рассказать. Сейчас подумает еще…

– Хм. Любопытно. Это мисс АСИ которая? – протягивает Вован и, склонив голову, смотрит на меня вопросительно. Помимо удивления там что-то очень острое, укор или обида.

– Мисс АСИ? – вытягивается в лице мама, уже поднеся бокал к губам, но не касаясь его.

– Нет, мисс АСИ – это другая, – я вынужденно отвечаю. Снова накатывает вина. – А это… дочка ректора…

– С двумя мутишь? – кладя один локоть на спинку кресла, усмехается брат. И меня оскорбляет эта усмешка.

Хочется возмутиться, но вместо этого бурчу, как маленький.

– Да не мучу я ни с кем.

При маме ему толком и не объяснить.

– А че так? – на лице Вована расстилается хлесткая ухмылка. – Парней пока не завели, и у тебя не встает?

Он смеется, без веселья. Каждый смешок отзывается во мне резью.

– Воша! – вскрикивает мама, и брат затихает.

Они смотрят друг другу в глаза несколько секунд. Мама часто дышит, поднимая россыпь бриллиантов вместе с грудью. Они красиво переливаются на свету. Вован вздыхает один раз глубоко и опускает взгляд. По щекам опять пробегают желваки. Папа только брови поднимает.

– Диша молодец, – говорит мама. – Живет дальше. И тебе, Воша, надо. У вас вся жизнь еще впереди.

– Да мам, не так все! – я смотрю на брата извинительно, но не могу поймать его взгляд. – Да я просто…

– Влюбился! И это замечательно, – мама озаряется улыбкой, а потом переводит воодушевленные глаза на брата и сразу меркнет. Только после вздоха продолжает. – Всякое бывает, но… Зачем тратить себя на старые обиды?

– Лучше как ты, постоянно глотать новые? – Вован поднимает лицо и ухмыляется, хотя больше похоже, что корчится от боли.

У мамы на открытой шее натягиваются жилки, видно, что она как раз хочет сглотнуть, но сама себе не дает.

В глазах, как в телевизоре, мелькают картинки воспоминаний. Я их вижу, эти сценки из своего детства: ругань, слезы, истерики, которые сменяются при каждом моргании. Веки ее дрожат. Мне становится обидно за маму. И за себя. И за брата.