Но вместо этого в нос забивался совсем иной запах, снаружи раздавались голоса на чужом языке, и ржали лошади. Перед тем как в шатре поставили алюминиевое корыто с водой, мне принесли поесть. Я больше не отказывалась от еды, я твердо решила выжить, чтобы сбежать. А для этого нужны силы. Если я не буду есть, то не смогу даже сопротивляться, не то что бегать по пескам. Завтрак оказался вкусным – сладкая лепешка, сыр и крепкий чай. Мой желудок покалывало от блаженства, а я сама злилась на себя за то, что мне понравилась их еда. После того как голод утих, и я согрелась в теплой воде, в голове начали возникать мысли о побеге. Если попытаться и сбежать ночью, то я могу вернуться к КПП. Может, у меня на это уйдут не сутки, а несколько суток, но если спрятать немного еды, украсть флягу с водой, то есть все шансы спастись, потому что оставаться здесь нельзя. Я до смерти боялась ибн Кадира. До суеверной дрожи в кончиках пальцев. Мне было жутко даже подумать – на что он способен, какие жуткие вещи он может творить с женщинами. Когда я даже мельком думала об этом, меня начинало лихорадить. Я опасливо прислушалась к тому, что происходит за палаткой, и быстро вылезла из корыта. Одежды рядом не оказалось. Она лежала на тюфяке, аккуратно сложенная вчетверо. На полу валялась лишь прозрачная ткань, которой меня прикрывали после обработки ожогов. Я схватила ее, вытерлась ею и кое-как обмотала влажное тело. Бросила опасливый взгляд на полог палатки и мигом кинулась к одежде. В ту же секунду край полога отодвинулся, и ибн Кадир занял собой все свободное пространство палатки. Казалось, в ней тут же исчезло свободное место вместе с кислородом и дневным светом. Этот человек словно поглощал собой жизнь, поглощал каждую радостную мысль и будил лишь ужас перед неизбежностью. Я знала, что рано или поздно он предъявит свои права хозяина, и нисколько не обманывалась насчет того, что именно он захочет со мной сделать.

Я застыла с расширенными от страха глазами в прилипшей к телу тряпке, судорожно стискивая черную джалабею. Ярко-зеленые глаза араба тут же вспыхнули и окатили меня кипятком… он жадно осмотрел меня с ног до головы, а я мелко задрожала, понимая, что вот эта мокрая материя ничего не прикрывает, и араб видит меня почти голую. Прижала к себе одежду.

Ибн Кадир сделал ко мне несколько шагов, а я попятилась назад. Он стал тяжелее дышать, или мне кажется? И этот взгляд… таким взглядом смотрят на еду, а не на людей. Может, в их племенах есть людоеды?… От собственных мыслей начало подташнивать, и я невольно зажмурилась. Несмотря на всю мощь и исполинский рост, он передвигался совершенно бесшумно. И я не услышала, как ибн Кадир вдруг оказался позади меня. Только бы не прикасался ко мне, не причинял мне боли. Мне страшно… мне так страшно.

– Это моя одежда, а не твоя.

От голоса прямо в затылок щекотно шевелились волосы. Но я продолжала крепко сжимать в руках джалабею и прижимать ее к груди.

– Ты замерзла? Или я настолько тебя пугаю?

– Пугаешь, – тихо ответила и решилась открыть глаза – и напрасно, потому что теперь араб стоял прямо передо мной. Я ощущала себя совершенно беспомощной и голой. Что ему стоит сорвать с меня тряпку и…

– Мне нравится страх. Он внушает уважение тому, кто его испытывает. Но ты боишься совсем по-другому. Ты боишься не Аднана – своего Господина. Ты боишься Аднана – мужчину. Верно?

Опустила веки, глядя только на его босые ноги с кольцами на больших пальцах и татуировкой-браслетом на щиколотке.

– Мне здесь страшно, и я хочу домой. Просто хочу к своей семье.