Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.

– Еще! Еще! Давай еще! – кричал Бенедикт, перекрывая остальных. – Да ты, братец, умеешь! Умеешь, братец!

Гойка снисходительно усмехнулся.

– Спой им про Бандераса, – посоветовал я. Гойка кивнул.

– Теперь нашу, – сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

И вновь, по окончании, разразилась восторженная буря.

– Не знаю, о чем ты пел, – сказал Бенедикт, – но и не надо. И без того душа трепещет.

Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой. А Бенедикт заявил:

– Кстати, о штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. – Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.

– Вот, пожалуйста. Видите, какой штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике… Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.

– Беня, я тебя умоляю…

– Давай, давай!..

Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул:

– Москва – Новые Фермопилы, Москва – Петушки, Четвертая Альдебарана – Рай, Е-272/87 – Долгожданная Эрекция, Алмазный Край – Юпитер Гелиоса, Челябинск – Рай…

– Ну хватит, хватит, – остановил его Бенедикт. Видали?!

– Что-то молод он больно, – недоверчиво помотал головой Гойка.

– Молодой, да ранний, – заверил Бенедикт. – Вам как раз подойдет.

– А чего им надо? – поинтересовался парнишка. – Ты меня, Беня, как какую-то тварь бессловесную продаешь…

– А ты и есть тварь, – заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: – Божья.

Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:

– Не, я к джипси не пойду. Если им надо корабль украсть, то я – пас.

– Нам нужен репетитор, – вмешался я. – Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.

– А-а, – протянул Брайан. – Это-то мне – раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все-равно не могу.

– Как это не можешь?! – возмутился Бенедикт. – Я пообещал!

– Ты пообещал! А меня начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.

А вот это видел? – показал ему Бенедикт кулак. – Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты – пой, – повернулся он к Гойке.

– Пусть-ка брат мой споет, – отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. – Я по этой части против него – пацан, не более. Хотите верьте, хотите – проверьте.

Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть? Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался… И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа «Ночной птицы» Никольского или его же «Музыканта»: «Повесил свой сюртук…» Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как они слушали Гойку на цыганском? Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая уже тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал:

– Я знаю песни только на диалекте своего родного табора.

И тут меня осенило. Я понял, что именно я буду петь. Когда-то давным-давно я сам положил на музыку стихи моего сокурсника Лёши Михалева. И всем нравилось.