– Эй, кому говорю! Мужик! Ты глухой, что ли? – требовательно позвал санитар, видя, что на его слова не последовало никакой реакции.

– Да Арсений! Хватит! Не видишь, что человек… – возмутилась я, но тут же спохватилась.

– Что «человек»? Что «человек»? – нервно зацепился он.

– Не расположен к общению…

– Ага! Они тут все слягут, не дай Бог, а нам с Арсением потом разрывайся?

– Как будто вы так устали! Надорвались бедные, одного пациента обслуживать!

– Да! Уработались, знаешь!

Нашу перепалку прервал Пётр Игоревич, вышедший на крыльцо. При нём Арсений №2 не позволял себе вольностей.

– Арсений, будь добр, отнеси медицинские маски соседям на всякий случай, – сказал врач и протянул ему пакет.

Он не заметил того, как санитар поморщился, а может, просто сделал вид.

– Я отнесу, – сказала я.

Пётр Игоревич благодушно улыбнулся.

На обратном пути врач поведал тяжёлую историю Екатерины Антоновны, женщины, дом которой мы покинули. Когда-то у неё была, в общем-то, самая обычная семья: муж, двое сыновей. Старший окончил университет и собирался жениться. Вскоре он съехал от родителей. Они с невестой сняли квартиру. Младший готовился к поступлению. В то роковое лето родители решили перевести из деревни старого отца главы семейства.

Дед был ещё весьма крепок физически, а вот душевное здоровье его подводило. Он впал в глубокий маразм, и даже в редкие моменты просветления с ним с трудом удавалось нормально поговорить. Родители целыми днями пропадали на работе. Младший сын вынужден был подолгу оставаться с выжившим из ума стариком наедине. Он старался не обращать внимания на его причуды, стоически терпел несправедливые обвинения, а бывало, и оскорбления в свой адрес, даже не повышал голоса. В основном, закрывался в своей комнате и целыми днями готовился к поступлению в институт. Но то, что произошло далее, разом перечеркнуло его будущее.

Больному деду, видимо, что-то привиделось, и он начал обвинять своего младшего внука (а на тот момент дед уже не понимал, что молодой человек, живущий с ним в одной квартире, его внук), что тот его, якобы, бьёт, когда они остаются наедине. Что самое страшное – родители поверили в это! Младший сын был трудным подростком. Своенравным. Порою эгоистичным. Он неоднократно скандалил с родителями, если ему что-то не нравилось, но! Моральный компас в нём всё-таки не был сломан. Он ни при каких обстоятельствах не поднял бы руку на родного деда, да и вообще – на пожилого человека!

Несмотря на уговоры родителей парня, дед написал заявление в полицию. Разбираться в этом деле прислали молодого, неопытного, но очень наглого и желающего выслужиться перед начальством стажёра. Он сразу же начал давить психологически на «подозреваемого». На тот момент ему уже исполнилось восемнадцать лет, а значит, светил реальный срок на взрослой зоне. Обо всех её ужасах юный недоследователь рассказывал во всех красках, будто сам там отсидел, и вынуждал «подозреваемого» сделать чистосердечное признание. В чём ему было сознаваться, если он ничего не совершал? Жизнь уже была перечёркнута: хоть делай признание, хоть нет, его ждали тюрьма, позор, всеобщее осуждение и лишь мрак впереди. В отчаянии парень покончил с собой. Лишить себя этой испорченной жизни показалось наилучшим исходом. А буквально через два дня пришли результаты медицинского освидетельствования, в которых говорилось, что синяки на теле старика появились не вследствие насильственных действий, а из-за болезни сосудов.

Из-за смерти сына у отца случился инсульт. Он умер спустя неделю в больнице, а у матери, Екатерины Антоновны, из-за пережитого стресса открылись язвы: вернулась, точно восстав из мёртвых, давно забытая болезнь, задушенная могущественной советской медициной ещё в её глубоком детстве. Дремавшая в теле инфекция, считавшаяся полностью уничтоженной, ждала своего часа почти сорок лет! Вот так эта женщина и попала в наш лепрозорий, уже не надеясь никогда из него выйти. Лишь в лепрозории её разум прояснился, и она, наконец, осознала чудовищную ошибку, которую совершила в своей жизни. «А зачем теперь мне на волю? – говорила она. – Даже если я излечусь, то не выйду отсюда уже из принципа. Мне невыносимо осознавать, что я стала виновницей смерти своего сына. Я разрушила свою семью. Я разрушила всё, что у меня было. И теперь у меня ничего нет. Я заслужила эту Болезнь. Пусть она сделает своё дело».