Щёки Дема заалели, рот скривился – он стал похож на петуха, которому ощипали перья. Пусть скорей летит в свой курятник, под крыло мамочки и её придворных дам.

– Ничего, когда-нибудь ты будешь гнуть шею передо мной, отец невечен! Ещё посмотрим, за кем останется последнее слово, и чего стоит твоя верность Инглингам, – выдав свою пламенную речь, братец отряхнул рубашку и отошёл от меня на шаг, словно боялся, что я снова на него наброшусь.

– Тогда придётся постараться, чтобы я признал тебя своим господином.

Не оборачиваясь, я оставил его исходить желчью и бессильной яростью. В свои двадцать Дем считал себя взрослым опытным мужем, хоть и не участвовал ни в одном сражении. Чувствовал, что лорд не воспринимает его всерьёз, злился и видел во мне главного соперника.

Ничего, это пройдёт.

Всё когда-нибудь закончится.

***

Моя спальня расположилась на самом верху восточной башни: здесь свежо и обзор на город хороший. Главное подальше от придворной возни и лоснящихся рож аристократов.

В этом замке я сделал свои первые шаги, но он так и не стал мне домом. Под каменными сводами я всегда был чужим, а стены давили и высасывали жизнь – потому и хотелось нестись прочь, как семя, гонимое ветром.

Сколько себя помню, я всегда любил сбегать и бродить по городу, ввязываясь в драки с местными мальчишками: сыновьями булочников, рыбаков и сапожников. Некоторые из них стали мне добрыми друзьями, с которыми я был не прочь пропустить по кружке эля в таверне старины Эда. А то и кулаки почесать.

Но скоро побеги в город перестали волновать кровь, и тогда я начал уходить в горы, прихватив из конюшни свою лошадь. Бродил там подолгу, и с каждым разом отлучки удлинялись – это доводило наставников до обморока, а отца – до белого каления. Но ни выговоры, ни розги, ни попытки запереть под замок не могли успокоить мой дух. С неодолимой силой меня тянули нехоженые тропы и глубокие ущелья, а каменные исполины звали, стоило закрыть глаза.

Раздумья прервал громкий стук в дверь.

– Ты даже не навестил меня! – полетело звонкое обвинение, как пущенный из пращи камень.

– И без того дел было по горло, – ответил не слишком вежливо и посторонился, впуская нежданную гостью.

Мейра по-хозяйски ворвалась в спальню и закружила по ней, как соколица. Эта женщина была красива той классической красотой, которую воспевали поэты: аристократически бледная кожа, высокий лоб, глаза василькового цвета под крутым изгибом бровей, маленький нос. Нижняя губа была полнее верхней, поэтому иногда казалось, что она её специально выпячивает, капризничая.

Я против воли засмотрелся на рот, который с жаром целовал, о котором мечтал когда-то. А она вдруг брезгливо скривилась, растеряв половину своей прелести.

– Я знала, знала… Я давно подозревала, что у тебя кто-то есть!

Я закатил глаза и измученно вздохнул.

– Только не надо сцен, – от женской ревности у меня начинали болеть зубы и трещать голова.

– Ах, вот как? – голос женщины взметнулся на октаву выше. Она замерла передо мной, вытянувшись в струну и сжав руки в кулаки. – Только не говори, что хочешь избавиться от меня.

– Я слишком устал, Мейра. Спать хочу.

Да, сейчас это моё самое главное желание. Хотел бы – сам пришёл. Только больше не тянуло в её комнату, в объятия холёных белых рук.

Мейра тряхнула головой, рассыпав по плечам золотистые кудри. Она была одета в неприметный серый плащ, но под ним скрывалась кружевная сорочка.

– Раньше ты таким не был, Ренн.

– Раньше – это раньше, – произнёс чуть жёстче, чем хотел. – Тебе лучше уйти, двор и так полнится слухами о нашей связи. Поторопись, пока твоя репутация не погибла окончательно. Твой папенька расстроится.