- Занято пока, - на что получил возмущенное бормотание соседки:

- Да сколько можно! - и что-то еще, что Зойка не разобрала.

Наступила долгожданная тишина.

Она всхлипнула и растерла ладонями глаза. До белых звездочек, до жжения, чтобы вытравить с внутренней поверхности век воспоминания о том, как ее Слава целовал другую.

Почему? Почему он это сделал?

Зоя задавала сама себе один и тот же вопрос, на который не знала ответа, и от этого на душе становилось еще горше. Права была Людка, всей ей вернулось, все без вины виноватой. И Лена, выходит, тоже не обманула.

Что же делать теперь? Как заставить себя жить дальше?

Даже если она отключит эмоции и вернется в мир бездушной, поломанной куклой, душа ее не простит предательства никогда.

И забыть тоже не сможет.

На кухне снова засвистел чайник. Зоя оперлась на раковину и встала. Плеснула в лицо холодной воды, умылась, пощипала себя за щеки, чтобы вернуть им привычный румянец, и шмыгнула носом.

- Красавица, ничего сказать! И что же ты теперь будешь делать? - спросила у самой себя и закрыла глаза, принимая решение.

Сердце пропустило удар.

Наверное, тоже самое почувствовал Кай, когда осколок льда попал ему в сердце - то, что раньше причиняло боль, перестало иметь значение. Какофонию эмоций сменил белый шум равнодушия и сердце, что еще мгновение назад металось, в поисках спасения, угомонилось, испустив последний горячий вздох. На смену любви пришла злость, которую пробудила ото сна задетая изменой гордость, и на месте разбитого сердца осталось лишь пепелище.

Зоя переплела растрепанные косы, еще раз умылась и вцепилась в раковину холодными пальцами.

- Что же ты, Зоюшка? Только не руби с горяча… - голосом отца обратилась к ней совесть, да только поздно.

Когда она зашла на кухню, Тихон разливал по чашкам горячий чай. Аромат чабреца, душицы и мяты щекотал ноздри, обещая покой и безопасность. На тарелке с позолоченной каймой лежали три бутерброда: докторская колбаса поверх белого хлеба. Рядом масленица и плоский нож.

Зоя села. Тихон молча поставил перед ней кружку и сахарницу. Маленькая ложечка звякнула о блюдце и она обхватила кружку с горячим чаем ладонями.

Они не сказали друг другу ни слова и только когда напиток в ее руках остыл, Тихон встал и поставил чайник на огонь. Третий за сегодняшний вечер, как посчитала Зойка.

- У меня есть для тебя кое-что… - начал он, не глядя на нее. - Думал, до дня рождения подождать, но раз такое дело… - Тихон вытер мокрые ладони о брюки.

Нужные слова не находились и он, махнув рукой, вышел в коридор, а когда вернулся, положил на стол перед Зоей большую картонную коробку. Развязал опоясывавший ее шнурок и отошел.

Она не торопилась открывать. Посмотрела на него исподлобья, сделала глоток холодного чая и отвернулась к окну. Тихону стоило больших трудов чтобы сдержать себя и не снять с подарка, который достался ему с таким трудом, крышку самому.

Но Зоя этого не видела и не чувствовала его настроения, она думала о своем. И, если бы Тихон смог узнать ее мысли, они бы ему вряд ли понравились.

Наконец, одна рука ее поднялась и открыла подарок. На ложе из старых газет лежали новые зимние сапожки на небольшом устойчивом каблуке. Натертая до блеска кожа лоснилась в свете потолочной люстры.

- Нравятся? - с надеждой спросил Тихон.

Зойка, не мигая, смотрела на подарок, и слезы текли по щекам на грудь и белый воротничок платья.

- Если с размером не угадал… это не беда, мне Нина подсказала, но ты лучше примерь.

Она впервые за все время посмотрела Тихону в глаза. Два серо-зеленых колодца пригвоздили его к месту, таким проникновенным и решительным был в ту минуту ее взгляд.