– Яга-а-а-а! – зычный крик разорвал пелену дождя, и куры с козами испуганно заголосили в хлеву. Пришлось шагнуть прямо под ливень.

Я запомнила Ивана больше по второй нашей встрече и сейчас невольно поёжилась, увидев его в полном боевом облачении. Он уже спешился, открыл ворота и заводил коня во двор. С ним была ещё и заводная лошадь, несшая кроме переметных сумок, неприятный груз. Человеческое тело, привязанное к седлу, безвольно свисало по обе стороны.

– Здравствуй, Иван-царевич! – крикнула я и жестом показала под навес. Лошади и одежда промокли насквозь. Иван выглядел смертельно уставшим и хмурым. Он сосредоточенно отвязывал от лошади чей-то труп, и я не выдержала:

– Это ты на кой сюда припёр?!

– Врачевать будешь, – буркнул царевич, и у меня даже рот приоткрылся от такой наглости. Потом он повернулся, его глаза полыхнули гневом: – Гостя сначала накормить, да напоить надо, а потом уже спрашивать.

Я поджала губы. Значит так, приказывать взялся. Гостя такого в омуте утопить, а не кормить.

– Жив он ещё, – примиряюще пробормотал Иван и осторожно стащил с седла тощего мужика. – Что мне, в лесу его надо было оставить?

Пожала плечами и молча пошла топить баню. В дом нести этот комок грязи – себе дороже, кровь плохо отмывается. А там доски поскоблю, ежели что.

– Раздевай, – сказала я Ивану, внимательно рассматривая мужчину, лежащего на лавке. Его одежду и правда проще было сжечь, чем отстирать, но с этим позже. Лицо слишком бледное, покрыто испариной, дыхание слабое. Внутреннее кровотечение?

– Что застыл, раздевай, говорю! Или срежь к чертям, быстрее будет.

Я отвлеклась от раненого и глянула на Ивана – чего возится, не ранен ли сам. Царевич мялся и явно хотел что-то сказать. Понятно, об этом я и не подумала.

– Я дважды вдова и давно не девочка. От вида мудей не сомлею.

На теле кроме синяков была только одна серьёзная рана. Мышцы глубоко рассечены в области плеча. Рану и кожу вокруг покрывала толстая корка запекшейся крови, но кости на первый взгляд были целы.

– Это твой друг? – спросила я, но Иван отрицательно покачал головой. – Служил у тебя?

– Я не знаю его, – признался царевич, и брови мои взлетели вверх. Час от часу не легче.

Говорили, небось, родители: не подбирать всякую гадость! Так нет же. Я продолжила осмотр. На голове обнаружилась ссадина и немаленькая шишка. Можно было предположить, что потеря сознания и остальные симптомы вызваны черепно-мозговой травмой.

– Может умереть в любой момент, но если нет – рану лучше зашить, пока он в беспамятстве, – вынесла я свой вердикт. – Почему не отвез к лекарю?

– Далеко, – кратко ответил Иван, и я поняла, что он и сюда не рассчитывал довезти живым.

У меня не было ни спирта, ни марганцовки, ни фурацилина – не было ничего. Зато были изогнутые иглы для работы с кожей и шкурами. Насколько я знала, местные лекари использовали для зашивания ран конский волос. Я собиралась взять льняные нити – шёлковых у меня попросту не было.

Стыдно признаться, но я надеялась, что мой пациент тихо помрёт, не приходя в сознание – тогда не придётся отвечать, если рана не заживёт. Пока нитки и несколько игл кипятились в ключевой воде, я тщательно обмыла раненого.

– Поверни на здоровый бок, да привяжи его на всякий случай, – попросила я Ивана. – Может очнуться, пока буду шить, и всё испортить.

Странно, что царевич нервничал больше моего. Хотя я знала – в горячке боя мог и сам руку потерять, и другому отрубить, всё нипочём. Здесь же, в тишине при свечах, слушать прерывистое дыхание раненного и смотреть на его жалкое тело, воину было невыносимо.