И что это значит? Теперь она ещё тысячу к оплате накинет? А то как же: отдельная квартира, газ, горячая вода, все удобства, да ещё и мужчина под боком, и даже никуда специально идти и искать не надо.

— Вы это к чему, Людмила Алексеевна? — строго интересуюсь у хозяйки.

— А что? — игриво восклицает она. — Лёшенька сказал, мальчик молодой и вполне симпатичный. — Потом разражается коротким тоненьким смешком. — Да шучу я, шучу. — И опять становится серьёзной, досадливо цокает языком: — Только вот… вторая-то комнатка брата, а Лёшенька его сын, имеет право распоряжаться. Ну, как я его заставлю? Женечка, может, вы там сами договоритесь? Или… уж ладно, так поживёте.

Ну, круто. Хозяйка по доброй воле что-то предпринимать не собирается, вообще не видит ничего страшного. А если я начну скандалить и права качать, ещё и заявит: «Не устраивает, отваливай. Попробуй найти что-нибудь получше». Да я и скандалить не умею.

— Ладно, Людмила Алексеевна, — смиренно выдыхаю в телефон. — До свидания.  

Убираю его от уха, отключаю.

Возможно, договориться и правда вариант? Неужели он сам не понимает. Как его, кстати, зовут?

Выхожу из комнаты. И он из другой, почти одновременно. Почему мы опять совпадаем? Он тоже притормаживает озадаченно, спрашивает:

— Чай будешь? Или, хочешь, кофе сварю?

— Чего это вдруг?

— Да я в баре работаю. Мне не трудно. Даже привычно.

— А! Ты поэтому так и распоряжаешься? Как у себя за стойкой. Чужими вещами.

— Вообще-то, чайник мой, — спокойно сообщает парень. — Я кое-что ещё неделю назад перевёз. — Добавляет многозначительно: — И тогда тебя здесь не было.

— И что?

А теперь есть. Вот она — я. Здесь.

— Так будешь чай?

— Ну, давай.

Всё равно же я с ним серьёзно поговорить собиралась. Может, освободит жилплощадь, поищет себе что-нибудь другое?

Я первой захожу на кухню. Обслуживать меня не надо, сама справлюсь. Наливаю кипяток в свою чашку. Действительно свою — я её с собой привезла. Она достаточно большая, чтобы десять раз за водой из-за стола не бегать. Я из неё и кофе пью, не свежесваренный правда, растворимый, некрепкий, почти без сахара, но с молоком. Потом достаю из упаковки и окунаю в кипяток заварочный пакетик, беру чашку в руки, разворачиваюсь.

Парень в задумчивости стоит перед холодильником и сосредоточенно на него пялится, но, заметив моё движение, вскидывается и без всякого смущения спрашивает:

— А у тебя есть, чего поесть? Неохота в магазин тащиться. — И, поймав мой негодующий взгляд, торопливо добавляет: — А я тебе отдам. Потом. Продуктами. Но могу сейчас деньгами.

— Да ладно, — равнодушно машу рукой. — Бери, чего хочешь.

Наверное, если я его накормлю, он с большим пониманием отнесётся к моему предложению. Хотя поживиться у меня тоже особенно нечем, я и сама в магазин только собиралась, но хлеб ещё точно оставался, и немного колбасы, и чуть-чуть сыра. А в шкафу есть конфеты и печенье.

Он по-прежнему по-хозяйски распоряжается, и у него лихо получается, не только кофе варить (поверю на слово), но и делать бутерброды.

— А ты будешь? — интересуется он у меня.

Так кто кого угощает?

— Ну, можно.

— Тебя, кстати, как зовут?

Смысл знакомиться перед прощанием? Но я всё равно вежливо отвечаю:

— Женя.

— А меня Роман. Рома.

— Ясно.

Он приносит тарелку с бутербродами и свою чашку — она, надо сказать, тоже не маленькая — устраивается за столом напротив, ест и смотрит в окно. Глаза у него всё-таки голубые, волосы светло-каштановые и брови с ресницами тоже не слишком тёмные. Подбородок чуть выступающий, твёрдо очерченный, посередине нижней губы глубокая бороздка. Наверное, в холода трескается.