Я поспешила обратно к подвалу, но наткнулась там на запертую дверь с заржавевшим замком. Проход был засыпан давно сопревшими листьями, а на двери висело старое объявление: «БТИ переехало в дом 20/30». Я присела на грязные ступеньки, закрыла лицо руками. Глаза Маи без укора смотрели на меня. Нет, это уже не она. Это невидящий взгляд моего отца. И как я, самодовольная кукла, посмела наказывать уже наказанных?

   ***

–Дедушка, что это за карта у тебя на стене?

– Это карта старинных кораблекрушений. Учёные изучили обломки кораблей, потом рассказали их историю.

   Он всегда увлекался археологией. Как ужасно было бы, если б я лишила внука такого интересного деда.

   А ведь в первый раз отец не поверил, что это именно я к нему пришла. Мы сидели в его полной пустых бутылок комнате, и он, такой жалкий в надетом задом наперё

д пуловере, с треугольным вырезом на спине, всё переспрашивал:

– Вы – вправду Зоя? – боясь прикоснуться.

   Потом подвинул ко мне хлеб и банку варенья.

– Вы пейте чай.

   Батон был зелёным от плесени.

   Отец не жаловался на свою слепоту, о ней мне рассказали ложечка, ручкой вниз поставленная в чашку, и электронные часы, каждые пятнадцать минут объявлявшие время буратиньим голосом.

– Помнишь, ты однажды мне фокус показывал, палец хитро так поджимая? – я слегка пожала его руку. – Я, когда разобралась, назвала тебя «оманщиком». Та к ты этим «оманщиком» до-олго меня потом дразнил.

   Кодовое слово сработало, он улыбнулся. Но его плохо выбритый старческий подбородок задрожал ещё сильнее.

– Мама не разрешала мне тебя навещать…

   Мы с Никитком часто приходим сюда. Я обстирываю отца, глажу, готовлю – короче, веду себя, как нормальная дочь. Но сердобольная соседка по коммуналке (та, что сообщила мне о его слепоте) до сих пор плачет от умиления, когда мы с сталкиваемся на кухне.

– Дед! – Никиток встал на цыпочки, читая карту. – Ле-на Шо-аль!

   Сердце мое пропустило удар, я сразу отставила утюг.

– Так, риф Лена Шоаль, – увлечённо начал отец. – 1486 год. Китайский корабль… Китай тогда был повелителем морей. Представь себе, Никита.... большая джонка, европейцы таких не строили… Плыла себе в мусульманские страны в девяностых годах пятнадцатого века, и вдруг затонула. Говорят, гигантский тайфун выбросил её на рифы… На борту находились китайский фарфор, керамика из Вьетнама и Таиланда… Но здесь есть тайна, которую учёные разгадать пока не могут. По идее, джонка должна была находиться к северу от рифа, а обломки почему-то найдены на южной стороне. Непонятно, что заставило капитана изменить маршрут и повернуть в сторону Таиланда.

– Мам, ты почему улыбаешься? – прервал его Никиток. – Мам! Отвечай!

   Что я могу ответить? – «Сын, ты не поверишь, но я была китайцем, который плыл на этой джонке. Это моя любовная тоска развернула корабль, и всё закончилось бы хорошо ещё в первый раз, если б тайфун не вмешался в судьбу».

   Сау тяй, кху кхаан, сау тяй… Поэтому мне дали второй шанс.

Пещера Максуса

Орлову и Воробушкиной было уютно чаёвничать вдвоём в кладовке. На полках стояли бутыли с ядовитыми лаками и красками, лежали бобины со струнами, деревянные заготовки теннисных ракеток, а на рабочем столе отголоском праздника красовалась тарелка с разломанной на квадратики шоколадкой и остатками кулича.

– В семь вечера во вторник в первом подъезде состоится собрание. Повестка дня – выборы домового…

Орлов читал с расстановкой, чтобы во время пауз самому посмеяться и, главное, разделить веселье с Воробушкиной. Она никогда не подводила: охотно улыбалась и смотрела на него с нетребовательным обожанием.