Я бы давно подошла к ней утешить, если б не предупреждение Морены Ивановны: «Помни, ты зритель». Мне было очень жаль эту бывшую красавицу, которая теперь прятала свой шрам, зачесывая волосы на лицо. Единственным, что давало Маи силы, была надежда на объяснение с любимым.

   И вот настал долгожданный день, когда джонка с драконьими парусами появилась в порту Аютхайи.

– Хун Чанг! – нищенка бросилась в ноги к сошедшему на берег китайцу.

   Он едва признал в ней свою бывшую возлюбленную. Чанг Жень давно принял решение не прощать её, но девушка преследовала его, и в конце-концов он заговорил с Маи, взял её за руки.

   Ночью сиамка беззвучно плакала от счастья на его груди. У Чанга тоже перехватывало в горле. Но этот средневековый бизнесмен был очень жёстким человеком. Наутро он положил девушке на живот тяжёлую монету-пульку – молча расплатился за услуги, и ушёл… Вот, скотина! Секс-турист китайский.

   Действие перенеслось на его отплывшую джонку. Там этот Чанг себе места не находил. Потому что в глубине души он продолжал любить Маи, хотя по ошибке принимал свою любовь за ненависть. Я смотрела на него без сочувствия, но постепенно – вот чудеса – его боль передалась мне и стала едва выносимой.

   Он вспоминал глаза Маи, когда та лежала с этой проклятой монетой в пупке, и думал: «Надо вернуться». Или это я сама шептала?

– Господин Чанг!

   Он обернулся, наши взгляды встретились.

   Звук, протяжно-тягучий, как удар храмового гонга, родился в глубине моря, прорвался на поверхность, завибрировал между нами, достигая нестерпимой силы.

   Вот почему тот мир казался мне знакомым, а напевные странные названия то и дело всплывали в голове! Вот о чем рассказывали мои детские сны. И этот жест – кончиком указательного пальца по контуру губ. И иррациональная боязнь быть задушенной… Никто не забывает себя полностью.

   Моряки забегали по палубе, убирая паруса. Была причина их беспокойства в этом разрастающемся звуке, или в маленькой тучке у горизонта? – Я так и не узнала, потому что спектакль оборвался. Вместо солнца в небе закрутился хрустальный ёж, а тучка выросла и разделилась на две огромные человеческие тени. Судя по позам, они собирались подраться за растянутым во весь небосвод тонким светло-серым занавесом.

– Что она здесь делает? – раскатисто загремел сердитый бас.

– Её п-последний круг! – прошевелила губами грузная тень с китайской прической. Это была Морена Ивановна.

– Она его уже профукала! – бас был похож на средневекового монаха в капюшоне. – Не пропущу!

– Пропустишь!

   Из-за моей спины, глухо зарычав, выскочила голая собака администраторши. Я сообразила, что она покажет выход. Собака бросилась к занавесу. Когда она заползала под него, я успела разглядеть знакомый коридор с почерневшим паркетом и три ступеньки в кабинет. За занавесом началась свалка: тень собаки вцепилась в ногу оппоненту Морены Ивановны, а гигантская тень администраторши дубасила его по голове…

   Постояв в пустом кабинете Морены и не дождавшись её, я прошла в гардероб. Свет горел везде, но в театре было тихо. Зрители давно разошлись. Ушла и строптивая гардеробщица, бросив мое пальто у окошка. Я машинально оделась, вышла на улицу, побрела по переулку. «Чудно всё-таки выглядело, когда тени за занавесом развалились на клочки и рассеялись, – вспоминала я. – Будто облака, разогнанные ветром».

   О каком последнем круге они говорили? Надо мне было дождаться Морену Ивановну. Вот прямо сейчас вернусь и расспрошу её: что такое неправильное делаю в своей жизни?