– Испугались?

– Глупости! Еще что! Просто времени нет эту ерунду читать, – буркнула она, направляясь к двери.

Леонид, улыбаясь, посмотрел ей вслед и потом, снова принимаясь за свой чай с сэндвичем, заговорил с досадой:

– Боже мой, как я сегодня глупо провел день! Я рано встаю, беру холодную ванну и сажусь за работу до завтрака, после завтрака делаю небольшую прогулку и работаю до обеда, а сегодня поутру меня оторвали от работы дела́, а после завтрака Дора потащила с визитами, обедали гости, после обеда я сам пошел в гости и вот теперь уже час ночи, а я сижу в кафе, значит, завтра просплю, так как ложусь всегда не позже одиннадцати. Я страшно броню Дору за потерянный день, а никогда не могу отказать ей.

– Вы, кажется, очень дружны с вашей сестрою?

– О, конечно. Это такое милое существо. Я имею все преимущества жизни женатого человека и полную свободу холостяка. Только совместная жизнь с сестрой и может дать это. Я очень люблю Дору, и больше всего за то, что она меня любит. Вам кажется это эгоизмом? Но скажите, разве не приятно быть любимым… Мне бы хотелось быть для какого-нибудь человека всем! Мне бы хотелось, чтобы меня любили так, чтобы исчезли все остальные привязанности. Конечно, всякий или почти всякий человек может найти такую женщину, но я такой любви не хочу: чувственная любовь – дешевая любовь, хотя, может быть, и самая сильная. Значит, любовницы мне не надо. Сестра меня обожает, но найдется мужчина, в которого она влюбится, и все ушло. Нет, я бы хотел, чтобы меня любили, как иногда фанатические подданные любят своего короля! Вот это настоящая любовь – идти в изгнание за изгнанным королем. Бросить жену, детей, родину и идти! Идти за таким королем, который не заслуживал этой преданности, а напротив – был жесток и немилостив. Вот если бы я был таким королем, я бы полюбил этого подданного. А женская любовь! Что она стоит? Самая сильная, самая страстная – грош ей цена.

– А мало ли женщин жертвуют всем для любимого человека, не будучи никогда его любовницей, – заметил Ремин.

– Ах, оставьте, это патологические случаи, это утонченное сладострастие! Или она не теряет надежды стать его… Однако пора домой – страшно поздно! Приходите к нам, да поскорей, – улыбаясь, пожал Леонид руку Ремина.

– Дарья Денисовна пригласила меня завтра вечером.

– Ну, вот и отлично, я непременно буду дома.

На столе, на темной плюшевой скатерти, между старинным ларцом, вазой с цветами и несколькими альбомами грудой лежали крошечные книжечки, где каждая страница состояла из пестрого лоскуточка материи – это были образцы, присланные Доре поставщиком.

Маленькие изящные ручки нетерпеливо перебирали эти книжечки.

Она перелистывала их, прикладывала один образчик к другому, подносила к лампе.

Ее брови были нахмурены, и лицо выражало озабоченность.

– Лель! – наконец жалобно протянула она. – Не могу решиться, помоги мне.

На диване, куда не достигал свет от лампы, послышался шорох, и сонный голос Леонида так же жалобно протянул:

– Избавь меня от этого, неужели не довольно, что я согласился идти на этот костюмированный бал! Я еду с одним условием, что меня оденут и повезут.

– Ах, ну что же я буду делать, дай хоть совет.

– Совет? К тебе сегодня придет Ремин, он художник – ну и попроси его выбрать себе костюм.

Несколько пестрых книжечек упали со стола, Дора нагнулась их поднять. От этого усилия ее щеки залились румянцем.

– Да… пожалуй, – сказала она перебирая образчики.

– Мне очень нравится Ремин, – послышался сонный голос с дивана.

– Да, ничего… он милый.