Имя его, произнесенное Приклонским, очевидно, не было знакомо ни брату, ни сестре.

M-lle Pardoux, Лазовская и Приклонский пошли вперед.

– Додо! – крикнул Лазовской ее брат. – У тебя теперь есть спутники, позволь мне остаться здесь на террасе и покурить.

– Ну, Лель, как тебе не стыдно, какой ты лентяй!

– Милая моя, ведь все это смотрено-пересмотрено! Сколько раз мы здесь были.

– Ты меня злишь! разве сюда ходят смотреть? Здесь дышат этим воздухом, здесь чувствуют.

– А я все же покурю здесь, – лениво протянул он.

Лазовская капризно вздернула плечиками и, круто повернувшись, последовала за m-lle Парду и Приклонским.

– Я вижу, вы тоже более склонны курить, чем осматривать кровати, на которых почивали разные исторические личности, – сказал молодой человек, взглянув на Ремина.

– Я хотя не курю, но все же лучше посижу в цветнике, – ответил тот.

Они обогнули угол дворца и присели на выступах террасы.

Каштаны уже пожелтели, аллеи были прозрачны и усыпаны желто-бурыми листьями. В цветнике доцветали последние осенние цветы. Было светло без солнца, – тихо и прозрачно-свежо. Маленький дворец выглядел так уютно и наивно.

Ремин сидел, слегка сгорбившись, чертя палкой по каменной ступени, не замечая, что его спутник пристально его разглядывает.

Ремин очень красив. Смуглое лицо его напоминает цыганский тип, глаза, слегка приподнятые у висков, темно-серого цвета. Тонкий прямой нос; усы и небольшая подстриженная клинышком борода слегка закрывают его очень красивый рот.

Он сидит задумчиво и слегка вздрагивает, когда молодой человек обращается к нему с вопросом.

– Вы живете здесь, в Париже, или проездом?

– Я? Я здесь живу уже два года.

– Странно, что мы не встречались, – у моей сестры бывает, кажется, вся русская колония.

– Я не особенно люблю здешнюю русскую колонию, – ответил Ремин.

– А мне очень нравится этот сорт людей, – сказал собеседник Ремина, доставая портсигар и закуривая папиросу.

Ремин обратил внимание на его руки, тонкие и очень красивые.

«Тонкие, но, наверно, очень сильные», – подумал Ремин.

– Да, я люблю эти типы, но, конечно, в большом количестве они несносны. Впрочем, они мне не мешают, я ухожу от них к себе. Ведь это сестра водится с ними, а я только наблюдаю их.

Он говорил равнодушно, смотря вдаль.

Ремин искоса поглядел на него, в нем заговорило его обычное желание определять людей, и он уже старался узнать, что представляет собой его случайный знакомый.

Молодой человек в это время перевел на него свой равнодушный взгляд и не мог не заметить, как испытующе смотрит на него Ремин.

Глаза его сразу прищурились, и по губам скользнула и исчезла чуть заметная улыбка. Он сейчас же отвел глаза и небрежно спросил:

– А вы давно знакомы с Приклонским?

– Да, мы познакомились еще в Петербурге, когда он еще не был поэтом. Мы вместе служили в городской управе.

– А-а. Моя сестра тоже литературой увлекается – пишет стихи, и недурно. У нее масса талантов, и это мешает ей совершенствовать один из них. Пишет стихи, поет, танцует, играет на рояле, а теперь прибавилась еще фотография. – Он засмеялся и стал еще больше похож на сестру. – Но самый большой талант Додо – это находить таланты в других. Сколько на ее душе греха! Много ее знакомых, очень дельных людей, побросали свои занятия и ходят теперь непризнанными гениями. Горе ее жизни состоит в том, что я совершенно не способен ни к какому из изящных искусств.

– Вы говорите так насмешливо об искусстве?

– О, нет, я люблю искусство, когда оно не обязательно, но в салоне Доры все или поэты, или музыканты, а художников и не счесть, и притом, по ее словам, все они знаменитости или вот завтра ими будут.