А меня от страха в очередной раз занесло. Неизвестно с чего я вдруг заорала во все горло:

– Р-рота-а… па-адъем!!! Р-р-равняйсь! Смир-р-на-а!

Оглянувшись, увидела, что Вятич повалился в снег от хохота. Вообще-то, мы договаривались не кричать человеческими голосами, но моя выходка, кажется, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Первыми от вопля шарахнулись в сторону кони, потом их хозяева.

Войдя во вкус, я продолжила командовать:

– Кр-р-ругом марш!

Вятич дернул меня вниз, пригибая голову. Вовремя, потому что немного погодя татары все же очухались, вернее, сработала многолетняя привычка сначала стрелять, а потом разбираться, в кого.

Затенькали стрелы, и нам пришлось срочно убираться восвояси, но по лесу еще долго носился боевой клич индейцев.

Я довольно прилично отбила губы и почти сорвала голос. Казалось, коней распугали, можно и возвращаться обратно, но я ошибалась, думая, что все закончилось. Из-за поворота реки выскочила сотня наших. Перепуганные пешие татары оказались против конных русских. С высоты своих лошадей татар бить довольно просто, а мы присоединились от леса. Вернее, присоединились пришедшие с нами дружинники, меня Вятич потянул в сторону, понятно, уберечь мою буйную головушку в ночном бою он не рассчитывал. К тому же сотник смеялся всю обратную дорогу.

Зато мы захватили татарина, и довольно важного. Заметив, как от шатра в сторону леса бросился человек, видно, надеясь переждать опасность в тени, я показала на него Вятичу. Тот кивнул, сделав мне знак, чтобы оставалась на месте. И все же в захвате мне поневоле пришлось поучаствовать, потому что тот, петляя зайцем, помчался именно в мою сторону. На мгновение мы с татарином оказались совсем рядом, по разные стороны куста, я, лежа на земле, а он, с мечом поджидая нападения Вятича. Не воспользоваться тем, что рядом с моим лицом оказалась нога татарина, я, конечно, не могла. Дернула изо всех сил, остальное доделал Вятич.

Татарина пришлось серьезно приложить по голове, уж очень брыкался, и чтобы связать, использовать собственные ремни. Когда мне наконец надоело его сопротивление, не задумываясь, врезала ему по причинному месту, а у бедолаги даже возможности за него схватиться не было, руки-то связаны. На его крик никто не обратил внимания, весь лес гудел от звуков боя.

Наш пленник оказался важной шишкой – сотником. Он категорически отказывался говорить, явно напрашиваясь на то, чтобы его казнили. А знал наверняка много. Как же из него вытянуть? Коловрат уже решил казнить, не уговаривать же татарина, чтобы выдал военную тайну. И тут меня понесло…

– Евпатий Львович, дай мне с ним поговорить?

– Тебе?

– Ага.

– Беседуй.

Демонстративно вытащив большой нож, я попробовала его на руке, сдула якобы сбритые острым клинком волосы, подошла к татарину и неожиданно для всех… разрезала ему штаны в месте ширинки. Краем глаза заметила, как смеется Вятич, то ли уже понял, что я собираюсь делать, то ли просто веселился над тем, что женщина без таких фокусов не может…

– Скажи ему, – я кивнула дружиннику, служившему толмачом, – я сейчас… его хозяйство буду нарезать тонкими полосками и ему же скармливать. Если, конечно, не станет разговорчивее.

Все, кто слышал, повалились от хохота.

Но шоу продолжалось. Пленный дернулся, однако на шантаж не поддался. Он зря думал, что я не смогу, во мне давно умерли все добрые чувства к ордынцам, еще с Рязани умерли, теперь я могла бы настрогать их стружкой всех, только пачкаться противно.

Основательно нагрев нож на костре, я спокойно подошла к пленному, посоветовала дружинникам: «Держите его крепче, чтобы не дергался, а то могу обрезаться», а ему вдруг показала нагретый нож и доходчиво, словно успокаивая, объяснила: