Сада как такового нет, зато есть обложенный валунами пруд. Между камнями пробиваются сорняки, а из воды высунули остролистые стрелы какие-то водоросли. По тёмной глади расползается ряска… Пруд тоже неухоженный, зато горбатый мостик и нависающая над водой открытая беседка очаровательны.

— Я рада, что ты можешь так думать. Устраивайся, Юйлин, — широким движением руки госпожа предлагает мне войти во двор. — С тобой приехала всего одна слуга, бабушка Мей? Не волнуйся, у нас достаточно горничных, чтобы тебе служили.

Рукав струится, и на вишнёвом фоне раскрываются вышитые искристо-белой нитью цветы.

— Спасибо, тётушка.

Она поворачивается ко мне лицом, и здешняя часть меня легко понимает, что надо поклониться, потому что тётя уходит.

— Отдыхай, Юйлин! Мы навестим тебя позже.

— Кузины, — я снова излишне вежлива.

Никто из сопровождавших нашу процессию слуг не остаётся. Хм…

Мы остались с кормилицей вдвоём, и я смутно понимаю, у кого мне просить бумагу и как перетаскать во двор багаж. По идее, это забота не для кормилицы Мей, а для слуг поместья. Кстати, о кормилице. Она бледная, на лбу блестит холодный пот.

Нужен врач.

Но на этот раз память здешней моей части мне ничем не помогает.

Ладно, сперва письмо. Надеюсь, я смогу изобразить что-нибудь, кроме клякс.

— Кормилица Мей, ты неважно себя чувствуешь, — я пытаюсь говорить мягко и удивляюсь, насколько непринуждённо у меня получается “тыкать”. Из-за разницы в возрасте разве не естественно обращаться на “вы”?

— Простите, юная госпожа…

— Кормилица Мей, не говори чепухи и отдохни в беседке. Всё, что нужно, сделают девочки. Они хорошо прибрались. Должно быть, тётушка Ланши отправила ко мне самых способных.

— Ох, юная госпожа…

Меня пробирает от горечи, с которой на меня смотрит кормилица. Она не слепая. То, что она не смеет высказать негодование вслух, не значит, что она не видит истинного ко мне отношения. Скорее всего, она видит даже больше, чем замечаю я.

— Отдохни, — повторяю я и подхватываю под руку.

— Ваша забота, юная госпожа, целительна, — её глаза затягивает влажная пелена, влага дрожит, но ни одна слезинка так и не скатывается.

Я теряюсь.

Моё “отдохни” больше похоже на “не путайся под ногами”, чем на искреннее внимание. Я всего лишь предложила кормилице посидеть на лавке. Откуда такая реакция? По моим воспоминаниям Юйлин не была безразличной. Даже сейчас в моём расщеплённом состоянии часть меня чувствует кормилицу Мей родной и близкой, своей семьёй.

Потом разберусь — мой уход очень похож на бегство.

Войдя во двор я оказываюсь, в очень тесной передней. Большую часть пространства съедает квадратный стол. У дальней стены и по бокам узкие скамьи с высокими резными спинками.

Больше ничего.

— Слуга приветствует юную госпожу Юйлин, — из внутренней комнаты выходит моя ровесница и сгибается в глубоком поклоне.

— Встань скорее, — улыбаюсь я. — Как тебя зовут?

— Нана, юная госпожа Юйлин. Госпожа Ланши прислала меня служить вам. Позаботьтесь обо мне, пожалуйста, — она повторно сгибается в поклоне.

Я подхожу, касаюсь её руки, помогаю выпрямиться:

— Мне очень повезло, Нана. Я немного огляделась и увидела, какая ты способная.

— Спасибо, юная госпожа Юйлин! Вы очень добры! Позвольте слуге предложить вам чаю?

Пока что придраться не к чему.

Обнадёживает…

Сидеть в павильоне, избегать встреч с родственниками и думать о новом мире — похоже на план.

— Замечательно, Нана. Однако сперва принеси мне бумагу и писчие принадлежности. Мой отец ждёт, что я передам первое письмо с командиром отряда.

— Оу, я мигом!