– О мадам, – воскликнула сиротка сквозь слезы, – отпустите меня ради Бога! Поверьте, что зрелище, приготовленное вами для меня, внушит мне только отвращение.

Но Дельмонс, натура цельная и неумолимая, не хотела и слушать эти мольбы, а Дерош крепко держала Жюстину за руки.

Пришлось покориться. Действие началось.

Все подробности самого возбуждающего сладострастия были развернуты перед взорами нашего испуганного ребенка. Заменив Дерош, она принуждена была исполнять ее роль: схватить ужасающий член, едва уместившийся в обеих ее ладонях, приблизить его к жерлу Дельмонс, ввести его туда, да еще подвергаться, несмотря на всю гадливость, ласкам этой грязной распутницы. Дельмонс, изощренная в искусстве любви, увеличивала свое наслаждение, страстно целуя невинные детские уста, между тем как мощный атлет ударами своего чудовищного органа пять раз кряду повергал ее в сладостный обморок.

– Черт возьми, – произнесла, придя в себя, новая Мессалина, – никогда мне не было так хорошо. А знаешь, Дерош, чего мне теперь хочется? Чтобы эту маленькую кривляку лишили бы невинности тут же, той же самой дубиной, которую только что отведала я. Каково? Недурная мысль?

– Нет, нет, – решительно возразила Дерош, – мы так ее, чего доброго, убьем, и плакали все мои денежки!

Проект был оставлен, и наши воители решили подкрепить свои силы. Шампанское полилось рекой, пирожные и трюфеля сделали свое дело: Дельмонс снова бросила вызов своему победителю. Жюстине, приговоренной к тем же трудам, пришлось снова вкладывать клинок в ножны. Надо было видеть, с каким трудом, с каким отвращением выполняла она возложенные на нее обязанности! Но теперь ей пришлось добавить к ним еще одну: распутница захотела, чтобы на этот раз клитор ей щекотала Жюстина. Дерош должна была взять Жюстину за руку и направлять ее, но робкая неумелость возмутила распалившуюся Дельмонс.

– Ты, ты займись мною, Дерош! – закричала она, – Развращать невинность – это утеха лишь для сознания, а в деле ее неумелость ни черта не стоит. Особенно для меня, которую могут утомить только пальцы десяти Сафо и члены десяти Гераклов!

Второй сеанс, как и первый, окончился обильными возлияниями на жертвенник Венеры. Дельмонс приводила себя в порядок, кавалер ее отправился восвояси, а Дерош, накинув мантильку, извинилась перед подругой – назначенное с Дю-буром свидание мешает ей остаться в такой славной компании. Госпожа Дельмонс на несколько мгновений погрузилась в раздумье.

– Дерош, – произнесла она затем, – чем больше я распутничаю, тем сильнее мне хочется чего-то новенького. Послушай, а что, если ты возьмешь меня с собой к Дюбуру? Мне охота посмотреть, что выдумает старый козел, чтобы разжечь нашу соплячку. Если ему понадобится моя помощь, за мной дело не станет: ты ведь знаешь, что мне приходилось встречаться с такими старцами и я распалить их умела не хуже Агнессы. И очень часто они предпочитали мои прелести более свежим. Искусство здесь значит очень много, и я заставляла их расплескать свою чашу быстрее, чем это сделала бы сама Геба.

– Что ж, это вполне возможно, – отвечала Дерош, – Я хорошо знаю своего старичка и думаю, он не будет в обиде, если вместо одной дамы я ему доставлю двух. Едем!

Фиакр был подан. Трепеща от страха, Жюстина села первой, и экипаж двинулся в путь.

Дюбур был в одиночестве. Он встретил визитеров в еще более сумрачном настроении, чем накануне: угрюмая подозрительность, грубая животная страсть, жестокость – все это отражалось в его глазах.

– Сегодня вы рассчитывали, сударь, только на одну даму, – оповестила еще от дверей Дерош, – а я привела вам двух. Думаю, вы не выбраните меня за это, тем более что одна из них с большой неохотой согласилась участвовать в ваших развлечениях, и я подумала, что не будет ничего неудобного для вас, если я приглашу вторую, чтобы ободрять и поддерживать первую.