– А кто эта вторая? – спросил Дюбур, кинув на Дельмонс подозрительный взгляд.

– Прелестная дама, одна из моих лучших подруг, – отвечала Дерош. – Ее исключительная готовность на все равна ее красоте, и она особенно окажется вам необходимой именно в тех утехах, которые вы хотите сегодня испытать с нашей очаровательной Жюстиной.

– Как, – удивился Дюбур, – ты думаешь, что одним сеансом дело не кончится?

– Может так случиться, – пояснила Дерош, – что вмешательство моей приятельницы будет вам чрезвычайно кстати.

– Ладно, увидим, – пробурчал Дюбур. – А теперь ступайте, Дерош, ступайте! Да, – вдруг остановил он сводню, – вы все это держите в памяти. Какие у нас сейчас счеты?

– С тех пор как вы со мной рассчитались, прибавилось еще почти сто тысяч франков.

– Сто тысяч франков? Боже праведный!

– Но пусть месье вспомнит, что я ему доставила более пяти сотен девиц, они все у меня записаны. Месье, я уверена, знает, что я никогда не обманываю, ни на одно су!

– Хорошо, хорошо, мы потом займемся всем этим, а теперь, Дерош, идите. Я чувствую, что мне пора остаться одному с этими дамами. А вы, Жюстина, пока еще ваша наставница не покинула нас, не забудьте поблагодарить ее: это благодаря ей я согласился еще раз принять вас и попытаться вам помочь. Но если вы снова будете вести себя подобно вчерашнему, то в моей передней, должен вас предупредить, дожидаются два господина, которые отведут вас в такое место, откуда вы не выйдете до конца своих дней.

При этих словах Дерош выскочила за дверь.

– О сударь, – взмолилась плачущая Жюстина, падая к ногам неумолимого варвара. – Смягчите свое сердце, умоляю вас! Будьте благородны и помогите мне, не требуя от меня того, что стоит мне так дорого. Я скорее соглашусь отдать вам свою жизнь. Да, – продолжала она в порыве самого искреннего чувства, – я предпочитаю тысячу раз умереть, чем нарушить те законы морали и благочестия, которые я познала с младенчества. Сударь, не заставляйте меня, прошу вас! Какую радость получите вы, видя отвращение и слезы? Неужели вас не станет терзать совесть, когда…

Но тут произошло событие, помешавшее несчастной девушке продолжить. Хитроумная Дельмонс, угадав по движению бровей Дюбура, что творится в его черной душе, подошла к креслу этого чудовища и, чтобы отвлечь его от пронзительных иеремиад Жюстины, встав на колени, стала одной рукой его мастурбировать, а другой в то же время сократи-зировать[1].

– Дьявол меня побери! – завопил воспламененный этой процедурой Дюбур. – Пощадить тебя! Да я лучше тебя задушу, сволочь!

С этими словами он вскочил как бешеный, явив на обозрение свой маленький высохший стебель, и бросился на добычу, в остервенении срывая все то, что скрывало плоть, которой он пламенно стремился насладиться, от его похотливых глаз. По очереди он бранился и льстил, истязал и ласкал.

Боги великие! Какая картина открылась перед глазами Жюстины! Словно природа при первом же возможном случае старалась запечатлеть в ее душе все омерзение от того, что в изобилии ждало ее впереди. Обнаженная Жюстина была брошена на кровать, и пока Дельмонс держала ее, распутник Дюбур сумел проинвентаризировать прелести той, которая очень хотела быть в этот критический момент его помощницей, – сводни.

– Подождите, друг мой, – сказала мошенница Дельмонс. – Я чувствую, что вам мешают мои юбки. Я тотчас обнажу предмет, который, мне кажется, вызовет ваше особенное внимание. Вам хочется увидеть мой зад! Я понимаю… Я ценю эти особенности вкуса людей вашего возраста[2]. Ну вот, мой друг, вот он! Он, правда, чуть полнее, чем попка этого ребенка, но пусть вас позабавит и контраст. Хотите видеть их рядышком?