– О! Дед Артём побёг! Плечистый мужик будет. Девкам – беда!..

Так и вышло.

О матери маршал вспоминал: «Мать была физически очень сильным человеком. Она легко поднимала с земли пятипудовые мешки с зерном и переносила их на значительное расстояние. Говорили, что она унаследовала физическую силу от своего отца – моего деда Артёма, который подлезал под лошадь и поднимал её или брал за хвост и одним рывком сажал на круп».

О могучем деде Артёме сохранилось семейное предание: когда начали строиться на усадьбе в Чёрной Грязи, дед ездил в лес на лесосеку один, там валил матёрые дубы, разделывал их на брёвна, соразмерные будущим стенам и простенкам, и укладывал их на повозку. Говорят, двуручную пилу он переклепал на одноручную и орудовал ею как ножовкой. Так что, возможно, не только брёвна на венцы дед Артём вывез с той лесосеки, но и прозвище, ставшее потом фамилией.

Разделение труда в семье Жуковых установилось по следующему канону: самую тяжёлую работу выполняла мать, а отец в основном занимался сапожным ремеслом. И лишь изредка копался в огороде. По всей вероятности, Константин Артемьевич был слаб здоровьем. Возможно, именно по этой причине и вынужден был покинуть Москву и преуспевающее заведение немца Вейса. А «полицейская» версия сложилась позже, когда Жукову необходимо было заполнять анкеты, писать автобиографию, при этом не противоречить веяниям времени и соблюдать необходимые предосторожности. Вряд ли Константин Артемьевич служил в армии. Никаких сведений или даже намёка на это ни в архивах фондохранилища Музея маршала Г. К. Жукова на его родине, ни в семейных преданиях нет. Так что копировать «военную жилку» юному Жукову было и не с кого, и не с чего. Ни военного человека, ни обстоятельств, которые бы с ранних лет развивали в нём интерес к военному делу, рядом с ним не было и в помине.

Чтобы хоть как-то вырваться из нужды и осенью на Покров проводить детей в школу обутыми-одетыми, Устинья Артемьевна нанималась к угодским купцам и зажиточным хозяевам возить из уездных Серпухова и Малоярославца бакалейные товары и другие грузы. Извозом занимались многие. Промысел этот был в основном женский, потому что мужики в это время, когда урожай был убран, занимались отхожим промыслом в Москве, Калуге или Алексине. В Стрелковке существовала целая артель извозчиков. Женщины отправлялись в дорогу примерно один раз в неделю. Иногда в ожидании товара приходилось ночевать в Серпухове или Малоярославце. Ни о каком постоялом дворе не могло быть и помысла, таких трат позволить себе не могли, ночь коротали в повозке или в санях, зарывшись в сено и укрывшись попоной, зимой – у костров. Спали по очереди, чтобы лихие люди не увели коней. Наутро чуть свет, погрузив товар, двигались в путь, домой, в Угодский Завод или в Малоярославец. В дождь и слякоть, в метель и стужу. За каждую поездку при полной сохранности товара возчику платили рубль. Иногда накидывали сверх двадцать копеек – за добросовестность и расторопность. «И какая была радость, – писал маршала в «Воспоминаниях и размышлениях», – когда из Малоярославца привозили нам по баранке или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на пироги с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ».

Стрелковка в начале XX в.

[Из открытых источников]

В 1902 году, дело было к осени, как повествуют местные хроники, «от ветхости» обломились прогнившие обрешётины и стропила дома, часть кровли обрушилась внутрь. Семья перебралась на житье в сарай. А уже наступали холода…