Дружба старого скорняка и молодого дирижёра пришлась на самое начало музыкальной карьеры Николая Семёновича Голованова. Время от времени Пилихин просил синодального прийти в церковь Воскресения Словущего и поставить голоса певцов. Кроме того, и дирижёр, и его жена, известная оперная певица, перед которой преклонялась вся театральная Москва, были постоянными клиентами Михаила Артемьевича. Голованов и Нежданова жили по соседству с пилихинским домом – там же, в Брюсовом переулке, дом 7. Голованов был тогда молод, всего лишь на пять лет старше Жукова. И судьбы их во многом схожи.

Николай Семенович Голованов.

[Из открытых источников]

Родился Голованов в бедной мещанской семье в Москве. В 1909 году окончил Московское синодальное училище церковного пения. Руководил Синодальным хором. И сразу проявил свои и дирижёрские, и композиторские способности. Когда Жуков окончил учебную команду и получил свой первый армейский чин унтер-офицера, Голованов окончил Московскую консерваторию и выступил как дирижёр в концерте оркестра Большого театра. В начале тридцатых годов Голованов стал главным дирижёром созданного им Оперного радиотеатра. Жуков возглавил кавалерийскую бригаду, а вскоре и кавдивизию. В конце тридцатых Голованов становится главным дирижёром Большого симфонического оркестра Всесоюзного радиокомитета. Жуков возглавляет 1-ю армейскую группу на Халхин-Голе, блестяще проводит боевую операцию против японцев и в звании генерала армии получает Киевский Особый военный округ. Почти одновременно, в один год, они получили звания: Голованов – народного артиста РСФСР, Жуков – Маршала Советского Союза. Голованов имел четыре Сталинские премии первой степени. Жуков – четырежды Герой Советского Союза. Кстати, во время войны, в отличие от особо ценных деятелей культуры, Голованов не поехал в эвакуацию, продолжал работать в Москве, выступал с оркестром на фронте перед бойцами и командирами Красной армии. И Голованов, и Жуков неоднократно отстранялись от своих должностей, находясь на самом верху Олимпа. В судьбе и того и другого особую роль сыграл Сталин. Жукова обвиняли в «бонапартизме», для Голованова же изобрели термин – «головановщина». По этому поводу сейчас можно судить-рядить что угодно, но всё же надо признать: социальные лифты тогда работали превосходно. Из стрелковской крапивы – в маршалы…

«В воскресные дни мы играли в футбол, – вспоминал Михаил-младший, – мячом служила нам старая шапка, набитая бумагой. Играли в городки, в бабки, в лапту с мячом. В те времена игры эти были в большом почёте. В ненастные дни, когда отца не было дома, мы играли в прятки или в футбол в проходной комнате, «воротами» служили нам двери. Мы так возились, что соседи с первого этажа приходили с жалобами, у них с потолка сыпалась штукатурка. В дальнейшем нам были запрещены навсегда игры в комнате. Мы тогда стали собираться на кухне и играть в карты – в «21 очко». Играли на старые пуговицы, мы собирали их во дворе, их выкидывал сосед – военный портной…»

Азартного картёжника из Жукова не вышло. Страстишку пресёк всё тот же главный семейный педагог и воспитатель – дядюшка. Однажды, не застав сыновей и племянника на рабочих местах, Михаил Артемьевич вошёл в их комнату. Те все трое азартно резались в карты. Он схватил первого попавшегося за ухо, им оказался племянник, и сказал наставительно, с расстановкой:

– Не там, не там твои червонцы рассыпаны, Егорий Константиныч… Не там, племяш мой золотой и серебряный…

Последние слова Михаил Артемьевич договаривал уже ему одному, потому как сыновья хозяина, опрокинув табуретки, пулей выскочили из комнаты и попрятались в тёмных кладовках.