– Неужели ты не понимаешь, князь, что Мстислав легко мог захватить подходы к броду на том берегу?

– Мог, однако не додумался до этого.

– Просто он дает нам возможность уйти. Еще древние полководцы знали: если врага лишить возможности отступить, он будет сражаться, сколько хватит стрел и сил. Мстиславу не нужна еще одна схватка, он хочет вернуться к себе победителем, сохранив при этом свои полки.

Ярослав сел на коня и вместе с Эймундом и тремя норманнами-телохранителями поднялся на вершину более высокого прибрежного холма. Несколько минут он сосредоточенно осматривал расположение своих войск и передовые кавказские заставы Мстислава, которые тоже умерили свою прыть и, прекратив стычки с разъездами киевлян, терпеливо выжидали.

– Так каким же будет это наше «третье решение»? – не удержался викинг.

– Продержаться до темноты, затем переправиться на тот берег, – оглянулся князь на две сотни воинов боярина Кретича, которые укрылись за небольшими валами на левом берегу реки, – и до утра подготовить большой лагерь за рекой.

Норманн выслушивал его с кривой ухмылкой. Он все еще улавливал в голосе князя неуверенность, которая уже начала раздражать его. К тому же Ярослав по-прежнему не приказывал, а всего лишь размышлял вслух.

– Как только спадет жара, – напророчествовал он, – Мстислав двинет на нас всех тех воинов, которые пока что отдыхают. А нетрудно определить, что мечей у него больше, к тому же и русичам его, и кавказцам отступать некуда, им нужно сражаться и побеждать.

– Понятно: они прошли полмира не для того, чтобы в первом же бою струсить и побежать, – согласился великий князь, не собираясь оспаривать совет норманна, но и не принимая его окончательно. – Да и бежать слишком далеко.

– Зачем нам строить большой лагерь на том берегу реки, князь? Оставим Кретичу еще две сотни дружинников, чтобы мог сдерживать мстиславичей на переправе, а затем, отходя, прикрывал нас, а сами уйдем.

Загорелое скуластое лицо Ярослава с глубоко посаженными, слегка раскосыми глазами выдавало в нем черты не таких уж далеких предков-степняков. Низкорослый, худощавый и чуть ли не от рождения сутулый, но еще больше ссутулившийся сейчас, сидя на своем тонконогом донском скакуне, князь скорее напоминал рослому светлолицему скандинаву какого-то мелкого печенежского князька, нежели правителя могучей славянской Руси.

– Но если мы уйдем прямо сейчас, – вздохнул Ярослав, – уже через два-три дня Киев, Чернигов и все земли русские узнают, что мы испугались воинов Мстислава и побежали, так и не дав ему битву.

– Гонцы и грамоты для того и существуют, чтобы в землях ваших узнали то, что им позволено будет узнать из уст великого князя.

– Никакие гонцы и никакие грамоты не способны по-иному истолковать то, что произойдет на глазах у многих тысяч воинов, – сокрушенно покачал головой Ярослав, – тем более что у Мстислава найдутся свои гонцы и свои грамоты.

– В таком случае никаких других советов не последует, – сквозь зубы процедил норманн, чувствуя, что разговор с князем теряет всякий смысл.

Какое-то время они оба напряженно молчали, делая вид, что всматриваются в гряду холмов, между которыми виднелись стоянки вражеских войск.

– Так ты ничего больше сказать не хочешь, норманн? – нарушил это красноречивое молчание князь.

– То, что я в эти минуты хочу сказать, может оскорбить тебя, князь. Хотя это тоже совет.

– Говори, – не задумываясь над смыслом его предупреждения, потребовал Ярослав.

– Когда полководец настолько разуверился и в своих войсках и в самом себе, как ты, князь, он обязан или броситься на мечи врага, или воспользоваться порцией заранее припасенного яда, – пренебрежительно проговорил норманн и, развернув коня, неспешно покинул вершину холма, увлекая за собой десятку конников личной охраны.