– Я понял, – спокойно реагирует мужчина. – Но вам нечего опасаться, Алина Георгиевна. Вы это поймете, когда приедете на место.

– А если я не смогу помочь вашему боссу?

– Значит, не сможете. Вас отвезут домой.

Я нажимаю красную кнопку и прохожу по квартире, проверяя всякие мелочи. Окна закрыла, воду перекрыла, запасные ключи оставила у соседки. Хорошо, что мы успели сдружиться, познакомившись в домовом чате.

Я приглаживаю волосы, бросая взгляд в зеркало в прихожей. Оделась я максимально официально, этакий стиль строгой училки. И лицо у меня подходящее. Злое, колючее. А под белой блузкой православный крестик. Он как-то затерялся со всеми переездами, и я долго его не носила, но вчера вечером нашла.

– Всё будет хорошо, – обещаю себе перед выходом. – Ты справишься.

Я вызываю лифт и спускаюсь на первый этаж. Там меня уже дожидается высокий охранник в черном костюме. Он молча забирает мой чемодан и придерживает двери, как джентльмен.

– Нам долго ехать? – спрашиваю его.

– Часа три.

– Ох, я думала, это ближе.

С парковки к нам выруливает внедорожник. Охранник распахивает передо мной пассажирскую дверцу и отправляется убирать мой чемодан в багажник.

Я забираюсь в салон и сразу чувствую высокий прилив нервозности. В тесной коробке, в которой вот-вот закроются замки, все мои плохие предчувствия обостряются. Я даже не смотрю на водителя, только понимаю, что, к счастью, в машине только он, остальные поедут на другом автомобиле. Но мне все равно плохо. Я жалею, что так быстро сдалась…

– Алина, – знакомый голос раздается спереди.

Я обмираю, но все-таки поднимаю на него глаза. Конечно, это он. За рулем сидит Антон Барковский. Хотя все его называют Бабушка или просто Ба, он глава охраны Третьякова уже больше десяти лет и прошел с ним тяжелые времена. Он верный, как собака, а выглядит как боец из октагона – мощный брюнет с седыми висками и тяжелым взглядом.

– Здравствуй, – бросает он, глядя на меня через зеркало заднего вида. – Не думал, что снова увидимся.

– Я тоже, Антон. – Я не могу смотреть ему в глаза, и дело не в страхе, а в стыде. – Я глупо надеялась, что мы не пересечемся. Я знаю, что два года назад подставила тебя…

– Ты всех подставила. Но мы не будем об этом.

– Хорошо, – я нервно киваю и скручиваю ладонями ручку сумочки. – Так Герман уже в курсе, кто я?

– Нет, я не говорил ему. Я же поклялся тебе молчать.

Барковский – единственный человек на свете, который знал о наших отношениях с Третьяковым. Поэтому его молчание для меня – это всё. Мне безумно хочется сказать ему «спасибо», но я молчу. Знаю, что так лишь вызову его раздражение. Он злится на меня, это чувствуется в салоне, словно грозовые всполохи витают вокруг.

– Ты знаешь, что будешь делать? – спрашивает Барковский. – У тебя есть план?

Я смотрю в окно, в котором проплывает мой двор. Почему-то в голову приходит ужасная мысль, что я надолго прощаюсь с этими местами.

– Я гипнолог, а не его девушка. Вот и весь мой план.

– Ты уверена, что он не вспомнит тебя? Не на расстоянии, а вот так… когда ты будешь прямо перед глазами.

– Вчера он ничего не почувствовал.

– А завтра?

– Ты нервничаешь?

Антон противно усмехается:

– Да, Алина, я нервничаю. Он до сих пор не может понять, кто его предал тогда. Из-за кого он чуть не погиб.

– Я не хотела, чтобы все так сложилось. Я просто хотела уйти…

– Да, ты не подумала. Бывает, – он скалится, кривя тонкие губы. – Я тогда три пули поймал… Но ничего. Ты же не хотела.

– Прости, Антон.

Он прожигает меня насквозь взглядом. Лучше бы я молчала.

Я так и делаю остальную часть дороги. Я не видела Барковского два года, но по-прежнему уверена, что он не станет говорить лишнего.