Сегодня, пока побежала Ольга корову кормить и доить, трехлетний племянник сбежал со двора. Кинулась она его кликать, звать, но так и не нашла малыша. Как узнал о том по возвращении отец, так за косы оттаскал девку и в хлев жить со скотиной отправил.

Правда, сидя взаперти в хлеву, не о себе беспокоилась Ольга, а о мальчишечке пропавшем, любила его, нахаленка. Вот сердце и сжималось в тоске, побежать бы, обыскать овраги да леса вокруг, замерзнет же, мороз стоит какой трескучий!

Но запер ее на засов батюшка, будто скотину глупую. Только и оставалось Ольге обнять теплую шею Ночки и заливаться горькими слезами от своей ненужности и вековушкиной несчастной доли.

Как вдруг распахнулась дверь, и в темноте зашептал матушкин голос:

– Доченька, я тебе тут платок пуховый принесла. Ты беги, поищи Митю! Далеко ведь не убег, малой еще. Глядишь, найдешь его, отец и смилостивится, разрешит тебе в избу вернуться.

Ольга ахнула от радости, пожалела ее матушка. Накинула на себя тонкую шалешку дырявую и кинулась со всех ног на улицу.

Побежала девка по дороге от избы к избе:

– Митя, Митя!

Как вдруг в белом сугробе приметила следы маленьких ножек. Бросилась по ним Ольга с горки вниз и через овраг, а про себя молится: «Хоть бы живой, Митенька! Хоть бы не замерз!»

Резво скатилась по крутому снежному холму и неожиданно уткнулась в знакомую ограду. Закружилась она по огороду, забродила по отпечаткам маленьких ног и уткнулась прямо в освещенное оконце с задней части избы. Глянула Ольга в окно и ахнула – это же изба брата ее, Ивана. Вот куда Митька-то тропой козьей убежал, к себе домой! Вон и сам постреленок вместе с матерью и отцом за столом сидит вечеряет.

Ольга стукнула в окошечко и кинулась к порогу с радостным возгласом:

– Митенька, ты нашелся!

На ее крик вышла вся семья: Иван, который нахмурился при виде сестры-перезрелки, жена его Матрена, тяжелая вторым ребенком, и трехлетний Митюшка. Ольга хоть и замерзла до зубовного стука, но улыбалась радостно и тянула руки к племяннику:

– Митюшка, ты зачем же убежал от меня? А я-то как испугалась, от страха едва живая.

Но Иван отпихнул в плечо несчастную:

– А ну, куда лезешь к мальцу?! Не ровен час, от тебя несчастье прицепится или хворь к нему! Чего расселась, уходи!

Несчастная старая дева, привыкшая уже к попрекам и гонениям, ссутулилась:

– Околела я от мороза, братец, дозволь хоть в сенках согреться.

Как вдруг Матрена взвизгнула, прикрывая рукой живот от взгляда окаянной вековухи:

– Убирайся отсюда! А то скину из-за тебя ребеночка! Или корова доиться перестанет. Пошла вон, бездольница пустая!

За ней зашелся в крике и маленький Митюшка, швырнул поленом в тетку:

– Пошла вон, вековуха!

Залилась слезами Ольга, с трудом поднялась на ноги и побрела восвояси. В тонком сарафане и платке было ей невыносимо холодно, будто железом сковало все тело. Однако она не спешила и не прибавляла шаг, наоборот, медленно плелась по пустой дороге.

Идти-то ей некуда. Примет ли батюшка обратно, пустит ли в избу жить или так и оставит со скотиной во хлеву – неизвестно. Тяжелая доля у перезрелки незамужней, никому она не нужна, даже родителям в тягость.

А как умрут они, так начнется еще чернее жизнь у Ольги, придется идти в семью брата работницей и нянькой за кусок хлеба и ночлега у порога. У Матрены нрав скверный, уж она точно постарается ненавистную ей вековуху, позор семьи, со свету сжить.

Работой до смерти загоняет и кормить будет хуже, чем псину дворовую. Нет просвета впереди… И мучиться так ей еще много лет.

Поэтому едва шла Ольга, даже не пытаясь согреться от мороза, который впился в нее ледяными пальцами, забирая последние крохи тепла. Решила она, что если замерзнет до смерти, то так тому и быть, хоть будет ей облегчение от постылой жизни вековухи.