— Это идея! — соглашаюсь я. Но, когда хватаюсь за телефон, вспоминаю рассказ Сони о том, как Маше однажды стало плохо из-за какой-то рыбы. Ей даже скорую вызывали. У нее, кажется, случился отек Квинке.

Вот мне не хватало только Сониных детей угробить, ага.

— Маш, может, тебе тоже картошки? — робко предлагаю я.

Она дует губы.

— Нет. От картошки толстеют, а я не хочу превратиться в кабаниху.

— Тогда, может, пиццу?

— Фу! — орет Пашка. — Я на нее смотреть уже не могу.

— Я тоже! — подхватывает Маша. — И мама говорит, что там пальмовое масло.

Мое терпение лопается.

— Так, ребят, я не ресторан, — бурчу я. — Не согласны на пиццу, будем есть пельмени. Сейчас я быстро переговорю с гостем, а потом мы пойдем в магазин.

Дети кривятся, но я игнорирую их скорченные мордочки.

Когда я возвращаюсь на кухню, Кузнецов уже сидит за столом, помешивает чай ложкой.

— Василий, давайте к делу! — Я тоже присаживаюсь. — Расскажите, какой информацией о себе вы готовы делиться с потенциальными невестами.

Он делает глоток чая и тут же меняется в лице.

— Это что за гадость? — Василий показывает взглядом на кружку. — Пить невозможно.

Я развожу руками:

— Увы, я плохо готовлю. Извините, что не предупредила.

Он встает, выливает чай в раковину, а потом протягивает кружку мне:

— Попробуй еще раз. Будешь практиковаться до тех пор, пока я не получу что-то нормальное.

Под зорким наблюдением мне приходится сделать ему еще одну чашку чая. Потом я с видом прилежной ученицы раскрываю блокнот.

— Итак, Василий, что мне следует написать на вашей странице в «Контактике»?

Он задумывается, самодовольно щурится.

— Танчик, самое важное, что тебе следует помнить: я не хочу светить богатством. Придумай мне какую-нибудь простую профессию. Я хочу, чтобы девушки клевали на мой богатый внутренний мир, а не на бабло.

Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Не, ну каков фрукт! Сам, значит, с людьми как с ветошью обращается, но мечтает о большой и чистой любви.

— Хорошо, я запомню про богатство, — обещаю я.

В кухню вваливается Паша:

— Теть Тань, у меня в глазах темнеет.

— В смысле?

— От голода темнеет, теть Тань, — Пашка вытягивает перед собой руки и демонстративно хватается за воздух. — Я, кажется, сейчас потеряю сознание.

За Пашкой вплывает Маша.

— Он не обманывает, — с мстительным видом говорит она. — Паша уже однажды падал в обморок от голода — у бабушки в гостях.

Я подскакиваю со стула:

— Значит, варю геркулес!

— Геркулес? Ой, мне нехорошо, — Паша зажимает рот руками, будто его тошнит.

Я кидаюсь к холодильнику, шарю взглядом по полочкам.

— Еще помидор есть. И одна морковка. Будешь морковку? Хотя погоди, вот тут в пакете, кажется, сушки еще завалялись.

Я выхватываю из холодильника и протягиваю ему пакет. Пашка чуть покачивается, а потом, закатив глаза, начинает оседать на пол.

Сегодня явно не мой день. Сначала меня похитили, потом подкинули мне детей, а теперь Пашка нашел самое неудачное место для обморока. Он падает прямо рядом со шкафчиком с мойкой, рискуя приложиться о него головой. К счастью, в ситуацию вмешивается Кузнецов. Он подскакивает со стула и подхватывает Пашку, а потом аккуратно опускает на пол.

— Это вы! — как резаная верещит Маша, тыча в меня пальцем. — Вы довели Пашу до обморока!

Мне нечего возразить. Я с ужасом смотрю то на Пашку, то на Кузнецова, который уже вернулся за стол и снова взял в руки чашку.

— Господи, что делать? — спрашиваю я. — В скорую позвонить?

— Не надо, — меланхолично отзывается Кузнецов. — Пускай лежит. Не мешает вроде.

Я ушам своим не верю: