Я опустила взгляд и принялась нервно теребить пальцы.

— Все... в порядке.

Он положил свою большую ладонь поверх моих рук, после чего я замерла.

— Я больше не заикнусь об этом, — из его уст это прозвучало, как обещание. — Если ты сама не захочешь поделиться чем-то важным со мной.

Во мне вновь разыгралось желание рассмеяться.

Зачем нам разговаривать на подобные темы? Мы не собирались становиться друзьями, или кем-то ближе... Так почему же Суворов вел себя так, словно мы находились сейчас на свидании, или типа того?

— Но я бы хотел узнать тебя, Майя, — добавил, проникновенно понизив голос.

— Тогда зачем оттолкнули? — мой подбородок предательски задрожал.

— Испугался.

Никогда бы не подумала, что Суворов способен вот так просто признаться в слабости. И кому? Мне? Соплячке, с которой был знаком около месяца?

— Чего вы испугались, Давид Дмитриевич? — сама не знаю, почему перешла на шепот. Мне казалось, что если буду говорить громко, то нарушу особенную сокровенность момента.

Какой глупый вопрос!

Какая глупая я!

Нам не нужно обсуждать то, что произошло по ошибке...

— Что недостоин твоего первого раза, — Суворов придвинулся ко мне. — Чуть не свихнулся, пытаясь избавиться от мыслей о том вечере, о тебе... твоих губах... — его дыхание стало тяжелым, а взгляд, возбужденный и пламенный, опустился к моему рту. — С тех пор думаю о том, что происходит между нами, Майя, — руку другой руки он положил мне на талию. — Ты сводишь меня с ума. Клянусь. Рядом с тобой я становлюсь слабаком.

— У вас невеста…

— Это сложно объяснить, маленькая моя.

Держи себя в руках, Майя. Умоляю, держи себя в руках. 

— Как вы можете быть с ней и одновременно желать меня?

— Говорю же. Потерял голову от тебя, — сжал рукой мое бедро. — Сам не в восторге, что все мои фантазии о другой женщине. О тебе, Майя.

Какая восемнадцатилетняя девушка устала бы перед сладкими речами взрослого, уверенного и сексуального мужчины?

Точно не я.

Я поддалась.

Собственноручно снесла крепость, которую возвела для того, чтобы защитить свои чувства и оградиться от усиливающейся влюбленности в Давида Дмитриевича.

Не смогла.

Не выдержали.

Мы оба.

Накинулись друг на друга, врезавшись губами. Наши стоны перемешались с прерывистыми вздохами, падающими стульями и летевшим на пол пустым ведерком из-под мороженого.

— Майя, — Суворов рычал мое имя, снова и снова, покрывая жаркими поцелуями шею и ключицы.

Я теряла себя. В его крепких объятиях, жадных губах. Запах сильного мужского тела окутал меня, испепеляя витавшие в воздухе сомнения.

Я дурела и отзывалась на ласки, не заботясь о последствиях.

Давид — ошибка моей юности, за которую я непременно поплачусь, но не буду сожалеть.

Утоление собственного голода было для меня важнее, чем укоры совести.

Это наш последний шанс заполучить друг друга.

Давид усадил меня на край островка и вплотную приблизился ко мне, рукой раздвинув ноги.

— Майя, прошу, скажи, если хочешь, чтобы я прекратил, — в противовес собственному бормотанию мощный и дрожащий от возбуждения великан с большей пылкостью принялся блуждать руками по моему телу.

Я с наслаждением пропускала сквозь пальцы его светлые пряди, растворяясь в головокружительных ласках.

— Я ничего не могу тебе обещать, ты же понимаешь? — изрек он вымученно и положил большой палец на мой подбородок. Надавил, заставив взглянуть на себя.

Я была так пьяна им, что едва соображала.

— Пожалуйста, Давид, — нежно прошептала ему на ушко.

Мне не нужно было повторять дважды.

Своей последней репликой я уничтожила в нем благородство и обнажила его дикарскую, первобытную сущность. Давид Дмитриевич схватил меня за запястья и поднял их вверх. Сорвал одежду и откинул ее. Положил ладони на мои бедра и отодвинул к середине кухонного островка. Забрался следом и накрыл меня своим большим телом.