— Ты забыла, — Суворов принес мне топинг.

Ой, точно...

Поглядывая на меня, бородач открутил крышечку и полил мороженое густой струйкой шоколада. И почему в том, как он потряхивал рукой, разбрызгивая топинг, у меня произошел немедленный отказ челюстных мышц?

Да потому что это выглядело так эротично, словно он разыгрывал сцену из порно-фильма.

— Благод... спасибо очень, — замямлила, отчаянно собирая остатки растекшегося в кисель мозга в одну кучку.

Что я несу?!

Давид Дмитриевич пододвинул высокий стул к моему и расположился на нем, повернувшись в мою сторону всем телом.

— Не возражаешь, если я посижу тут с тобой? Я сто лет не ел мороженого и не слушал Боуи.

«Да, но нет, ведь это ваш дом, ваш топинг и ваше мороженое» подумала я, однако не смогла вымолвить ни словечка.

12. Глава 12

МАЙЯ

Мы ели мороженое и слушали Боуи.

Только он и я, поглощенные неповторимым звучанием творчества величайшего музыканта.

Мое сердце, казалось, свихнулось; в присутствии Суворова оно забывало о покое. Со мной не происходило ничего более интимного. Страстные объятия и поцелуи, конечно, очевидный показатель близости. Но я ставила духовную гармонию важнее физической.

И здесь, сейчас, я ощущала полное единство с мужчиной, с которым уплетала за обе щеки ванильное мороженое.

Он по-прежнему был моим боссом, намного старше и одной ногой в браке с другой женщиной.

Но...

Но, господи, как же все внутри меня содрогалось от сладкого трепета перед голубоглазым божеством. Я даже допустила мысль, что он мне снился, как и вся эта романтическая атмосфера.

Мне хотелось растянуть подольше времяпровождение с Давидом Дмитриевичем, но завершилась последняя композиция из сборника, и волшебство начало быстро улетучиваться. А ему на замену пришло тяжелое осознание, что наша маленькая идиллия вряд ли получит шанс на повторение. Когда вернется Екатерина Евгеньевна, я вновь стану незаметной для Давида...

Стало противно оттого, что я в принципе допускала подобные «качели» в наших странных взаимоотношениях.

Это притяжение либо разрушит нас, либо все вокруг нас.

—  Включишь что-нибудь еще у него? — обратился с просьбой блондин.

Я попыталась скрыть радость за непринужденным пожатием плечами и порылась в плейлисте. Поставила проигрываться десятиминутную композицию «Blackstar» из последнего альбома легенды перед его кончиной.

— Ты когда-нибудь встречалась со своей матерью? — внезапный вопрос от компаньона по ночному рандеву с мороженым отнял у меня дар речи.

Конечно, он знал, что я сирота... Выяснил всю мою подноготную, прежде чем нанять.

Вдруг мне захотелось забиться в угол, потому что я почувствовала, как удушливый стыд подкрался к горлу. Не было моей вины в том, что я росла какое-то время в детдоме, но каждый раз, когда кто-то интересовался об этом отрезке моей жизни, я теряла уверенность в себе. Просыпалась ненависть и обида на жизнь. Почему другие дети были счастливы в своих крепких семьях? Почему я была лишена этого? Но вскоре бесчисленные вопросы себя исчерпали, потому что в них не было и толики смысла.

Мне не нравилось разговаривать о своих непутевых родителях. Вместо лица отца в памяти — пустое пятно. А черты маминого едва-едва проглядывались сквозь годы ее тотального отсутствия.

Я сделала глубокий вдох.

— Нет.

— А хотела бы увидеть ее?

— Зачем вы спрашиваете меня о ней? — я не выдержала и адресовала Суворову резкий ответный вопрос.

— Любопытно.

Я кисло усмехнулась.

Ох, любопытно, значит, расковыривать чужие раны.

— Прости, Майя, я не хотел задеть твои чувства, — Давид Дмитриевич тут же дал обратную, сказав это с искренностью.