Однако даже это меня не пугало.

Поэтому в выпускном классе мне было не до бегающих за мной с бешеными глазами девок, в том числе не до Максимилианы Видаль.

Я учился и до изнеможения тренировался.

Да, я с самой юности всей душой ненавидел тихий, спокойный, бюргерский Твинбрук.

И был готов на все, чтобы его покинуть.

С годами эта ненависть только усилилась.

– Кайзер, ты же знаешь, отец категорически против того, чтобы ты уезжал из Твинбрука. А тем более, стал инквизитором! – убеждала меня младшая сестра Кайла. – Он не позволит тебе уехать. Просто не позволит!

С Кайлой у нас была небольшая разница в возрасте – всего два года. Но внешностью и характером я пошел в отца, а она в нашу мать – хрупкую белокурую блондинку с льняными волосами и огромными голубыми глазами.

Как сейчас помню этот разговор – я тогда тренировался метать ножи в нашем саду, а Кайла сидела на качелях и читала какой-то сентиментальный роман.

Она вся была такая нежная, романтичная и трогательная, мечтала о великой любви и глубоких чувствах – возвышенное существо, совершенно далекое от меня.

– Когда-нибудь ты ее встретишь, – частенько говорила мне сестра. – Ту, рядом с которой тебе будет тяжело дышать. Ту, которую запечатлеешь в своем сердце. Ту девушку, рядом с которой ты перестанешь быть таким снобом и будешь мечтать лишь об одном ее взгляде. Это истинная любовь, брат, и когда-нибудь ты ее познаешь. Когда-нибудь она свалит тебя с ног…

Я всегда ее обрывал – вдохновенные монологи сестренки про великие чувства были смешны.

Какая истинная любовь?

Бред наивной дуры, совершенно не знающей жизни.

Однако Кайле, как и отцу, не хотелось, чтобы я уезжал. Она пыталась уговорить меня остаться, не понимая, что это абсолютно бесполезно.

Моя безмозглая сестра.

Невзирая на мягкие уговоры Кайлы и крайне жесткую позицию своего родителя, я уехал из Твинбрука, с первого раза поступил в Академию, и за семь лет сделал блестящую карьеру верховного инквизитора.

Мог ли я подумать, что в тридцать один год мне придется вернуться в этот ненавистный сонный город и стать его полноправной частью?

Впрочем, к этому моменту он перестал быть таким уж сонным.

Только от этого не особо легче.

И вот сейчас Бладина с таким интересом спрашивала меня о Максимилиане Видаль.

Внимание убогой меня всегда раздражало. Порой забавляло. Но чаще всего оставляло равнодушным, ведь у меня были другие приоритеты в жизни.

Смешная неуклюжая клуша в огромных круглых очках, которая следовала за мной по пятам, не сводя восторженного взгляда, совершенно в них не входила.

Фиалковые глаза Бладины, возлежащей на кровати, блестели в ожидании интересного рассказа.

Чего уж там скрывать, аколитка любила острое, погорячее. В этом был свой шарм.

В последние дни она часто заводила разговор о мужском клубе.

Держала его нагайна, которую я лично лишил ее силы, после чего ее сослали в эту глушь.

А могли бы казнить. Так что змеюка еще должна была быть мне благодарна.

Я сквозь пальцы смотрел на все, что происходит в клубе, потому что понимал – несмотря на все его кажущееся сонное спокойствие и благополучие, Твинбруку нужна и темная сторона.

И уж лучше я буду ее контролировать – держать руку на пульсе.

Я сам порой посещал этот клуб, мог переспать там с какой-нибудь девушкой, сочетая приятное с полезным.

Но после того, как у меня появилась постоянная любовница, я не был у нагайны уже давно.

Интерес Бладины к мужскому клубу и ее смелость в этом были достаточно занятными.

И возбуждающими.

Бладина, в отличие от других женщин, была раскрепощенной и любила откровенные подробности.