Вытащенный из растения ноготь выглядел так, словно его окунули в кислоту. Резко захотелось убраться подальше от растений, а этот идиот даже на язык сок попробовал и, поморщившись, отошёл. Сел на отросток размером с бревно и долго гипнотизировал лианы взглядом.

Последние минут десять он тростью, извлечённой из багажного отделения, чертил на земле размашистые символы… Темно-то так… А, это у меня глаза закрылись.

Потёрла их и продолжила следить за брюнетом. Он стоял посередине чертежа и постукивал по одному из завитков тростью. Закусил костяшку указательного пальца.

Сейчас он напоминал гениального учёного: лохматого, погружённого в свои мысли, решающего сверхсложную задачу. Его тёмные волосы поднялись дыбом, побелели. Он повернулся ко мне и высунул язык, как Эйнштейн на знаменитой фотографии.

Вздрогнув, открыла глаза: брюнет что-то чертил, почёсывая голову, отчего его волосы рисковали превратиться в причёску наподобие Эйнштейновской.

Веки тяжелели. Казалось, ресницы сплетались между собой. Обняв тёплую девочку, я сдалась на милость сна.

***

Получилось. Ещё раз оглядел громадную формулу под ногами, просчитал действия и противодействия, остаточные флюктуации и вероятность спонтанных выбросов при переходах потоков в другие плетения: всё получалось!

Я гений!

Подпрыгнув, оглянулся на двуколку, чтобы хоть перед женой похвастаться, но той не было.

Как? Куда? Огляделся по сторонам. Химера спала, свернувшись калачиком и прикрыв незакрывающиеся глаза передними лапами.

А жены не было.

Подбежал к двуколке: жена просто спала на сидении, обняв тощую девочку. Они тесно прижимались друг к другу, будто грелись.

Ой, да, тут же прохладно! Стянул фрак и осторожно прикрыл их. Обе заворочались, устраиваясь удобнее.

А они ничего так, мило выглядели…

Вернулся к формуле и, закусив губу, пересчитал снова: ситуация слишком опасная, чтобы оставлять шанс случайностям. Кажется, я ещё ничего опаснее этого не делал (в смысле, я много чего опасного делал, но не в масштабах нашего острова, а тут ошибка могла уничтожить его и всю длоровую родовую магию).

Как-то нехорошо живот от этих мыслей скрутило. Вот что значит нервы!

Надо успокоиться.

– Я всё могу. – Поднял руки.

«Как бы весь остров не разнести…»

В животе закрутило сильнее.

А заклинание длинное. Это только Смуз с его феерической сообразительностью мог поверить, что магоед падёт от мгновенного заклинания (иначе какое это, к Хуехуну, стратегическое оружие), настоящее контрзаклятие на сорок минут кастования получилось.

Живот холодел и урчал.

Нет, сначала в кустики, а потом спасать остров длоров.

Красные прожилки расползались по мясистым лианам магоеда, вскрывались нарывами…

Осторожно выведя запряжённую химеру из-под навеса стеблей, сел на расширенное сидение двуколки и наблюдал, как увядают огромные багряные цветы. Лепестки скрючивались, стебли усыхали до коричневых морщинистых палок.

– Я ведь гений, – прошептал и взглянул на спящую жену.

Разбудить её полюбоваться эффектным решением проблемы? Девушка (всё же это девушка, после умывания она будет выглядеть лет на двадцать и премиленько) спала тревожно. Под ногтями набилась грязь, совсем как у меня во время экспериментов. Никогда прежде не видел у девушек таких испачканных рук. Удивительно, странно. Даже как-то волнительно.

По магоеду пробежала судорога. Недавно прятавшие нас стебли с хрустом обрушились на землю.

В общем, надо сматываться домой, пока меня не нашли, а там хоть трава не расти: дом длора – его крепость.

Особенно дом с хозяйкой. Холодок предвкушения прокатился по спине мурашками: интересно, как она в нём обживётся?