– Идиот! – прокашлял Смуз. – Мальчишка! Так и не повзрослел, гадёныш мелкий.

– Да что вы, это чистой воды случайность, – самым искренним образом уверил я (хотя после стольких вёдер краски, сколько моими стараниями упало на Смуза с Башни злых духов, всё равно не поверит). – У химеры аллергия на… чешую.

Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, а, нюхнув дымка, – заметались в упряжках.

У меня голова прошла, всего переполнило бодростью.

Началась сумятица, едкий дым охватывал зверьё и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало моё славное имя, повторяемое несколькими десятками самых почтенных голосов.

«Ну как, получили?»

Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий.

Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.

Взгляд зацепился за рыжий сполох всклокоченных волос, и в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.

Жена… мда.

Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.

Обтянутые штанами бёдра, за которые тонкими грязными руками держалась бродяжка, так и притягивали взгляд.

Во что я ввязался?

***

На площади началась каша-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались вылезти. И шум стоял такой, что в ушах звенело.

«Кажется, они идиоты», – на всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.

Полицейские выглядывали из дверей, но остановить непотребство не пытались. Поникший при взгляде на меня брюнет, увидев, как оплёванный дедан выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.

Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чужой карете дед, и охота улыбаться резко пропала. Деда пытались вытолкать, он – влезть. Брюнет так увлёкся наблюдением за потасовкой в карете, что не заметил, как я подошла и дёрнула его за ухо.

Одного моего грозного взгляда хватило, чтобы он осознал, как я хочу покинуть этот балаган.

К нам вразвалочку подбрела четырёхметровая рогатая хрень с двуколкой за тремя хвостами. Восьмиглазая морда развернулась ко мне, я метнулась за брюнета: пусть в него плюёт. Господи, ну и твари здесь водятся! И я ещё верблюдов страшными считала.

Потасовка на площади сходила на нет, восемь прямоходящих динозавров позорно пали, облачко скорбно поливало обугленные останки соломенной животины. А вот владельцы экипажей приходили в себя, отряхивались и смотрели на нас ну очень недобро.

Брюнет подхватил меня под локоток и потащил к двуколке. От взглядов помятых мужчин у меня мурашки побежали и волосы дыбом встали, так что ногами я перебирала резво.

Только место в двуколке было одно. Брюнет постучал по ней три раза, и она раздвинулась в стороны. Миг – и он уселся наверху, протянул мне руку.

Мужчины приближались. Чем-то они напоминали зомби из фильмов ужасов… тот же голодный взгляд. Схватила горячую ладонь брюнета. Он практически швырнул меня на сидение. Подняв шипастые хвосты, химера, удивительно резво перебирая шестью лапами, помчалась мимо поверженных камней и динозавра.

Я вцепилась в боковую ручку, девочка – в меня. Брюнет упёрся коленом в сидение и, держась за него, смотрел назад.

На выезде с площади химера запуталась в лапах, сшибла угол дома и, точно нашкодивший щенок, оскальзываясь и шатаясь рванула прочь. Нас болтало и подкидывало, двуколка скрипела, люди с визгом разбегались.