Когда Андрей прощается с Идрисовым, я спешно поднимаюсь в кабинет, надеясь успеть первой. Сломанный монитор унесли в ремонт, на моем месте сидит программист Илья, неспешно обновляющий программы — я попросила его почистить компьютер от ненужной информации. Неторопливый, он проторчит тут ещё не меньше часа, ещё один свидетель, при котором Володин, возможно, постарается вести себя прилично. 

Он не появляется до самого конца рабочего дня. Я поливаю фикус, вытирая его большие листья от пыли, складываю в коробку все личные вещи — их набирается совсем мало.  Пару ежедневников, ручки, кофейная чашка, упаковка тампонов. Визитки летят в мусорку, все номера, какие нужны, записаны в телефонной книжке. 

Я не уверена, что приду сюда завтра, и спросить пока не у кого: Демид бурчит, что занят и перезвонит позже, а о чем договорились Володин и Идрисов — загадка. Стоило бы зайти к Наташе, чтобы попрощаться, но я боюсь пропустить появление Андрея. 

Он заходит, когда я уже запираю его кабинет, убедившись, что он ничего там не оставил. 

— Не бойся, — произносит, замечая, как я дёргаюсь от неожиданности. Нервы ни к черту, возможно я слишком  накрутила сегодня себя, — трогать не буду. 

— Да уж спасибо, хватило, — не сдерживаюсь я. А у него желваки по лицу гуляют, губы поджаты. Я прислоняясь спиной к двери в его кабинет, сжимаю коробку обеими руками, он опирается на мой стол, скрестив ноги. 

Молчим оба, разглядываем друг друга. Я жду, когда он заговорит первый.

— Я к твоим ногам весь мир сложить готов, только пальцем помани. Я тебя люблю, дура, а ты со мной как со скотиной. Чего тебе не хватало, Дина?

— Свободы, — тихо говорю, но он слышит, все понимает, все знает, только правда эта неприятна ему.  Поэтому и вцепляется в стол сильнее, так, что белеют костяшки пальцев. — Твоя любовь меня всегда душила, и не любовь это — эгоизм. Ты меня к себе в подчинение хотел,как вещь иметь, как игрушку. Захочу — поиграю, захочу — и сломать могу. Только я живая.

— Ты думаешь с ним тебе легче станет? Он бросит тебя, а ты потом ко мне приползешь, на коленях будешь просить, чтобы обратно вернулось все. 

Я голову вскидываю, к нему приближаюсь и оставляю ключи на столе, рядом с его ладонью:

— Я лучше вены себе перегрызу, чем обратно. 

Его лицо, бледное, начинает краснеть, заливаясь цветом от самой шеи. Володин дёргает себя за галстук, ослабляя узел, а я назад шаг делаю, увеличивая между нами расстояние.

— Лучше бы я тебя тогда убил, — говорит напоследок, и по голосу понятно — и вправду так думает. Чудовище, спящее внутри него, снова выползло наружу.

— Лучше бы убил, — соглашаюсь, — а теперь поздно.

С Наташей нам так и не удается пересечься. На том же месте, под знаком "стоянка запрещена", стоит знакомый "Мерседес", и сердце радостно ухает, когда я вижу его там. Коробка неудобная, постоянно норовит сползти из рук, и Демид выходит мне навстречу: высокий, красивый, с модной стрижкой. Он уже успел переодеться, белое поло подчёркивает смуглость его кожи, рукава футболки обтягивают внушительные бицепсы.

— Давай сюда, — он забирает коробку из рук, целует коротко в губы и успевает шепнуть:

— Будь естественнее, — а я только потом вспоминаю, что мы играем в спектакль. Я все ещё не знаю до конца своей роли и чем он для нас закончится, но улыбаюсь. 

Прижимаясь щекой к его плечу, Демид, если и удивлен, то виду не показывает. Его запах тут же проникает в лёгкие и пьянит, и я позволяю себе вольность, прежде, чем мы сядем: переплетаю свои пальцы с его и сжимаю крепко.