Эзра сдержал слово. Вечером все контейнеры были перепрятаны в пригороде на птицеводческой ферме. Леон сразу оттуда поехал в особняк с мыслью поиграть со своим новым увлечением – позлить её, послушать её маты и, вообще, увидеть. Мужчина стал ловить себя на мысли, что скучает по Далии, поэтому весь день, выполняя рабочие задачи, думал о вечере и предвкушал. Вот только в особняке Далии не оказалось, а шофёр, которого набрал Хан, заявил, что стоит перед кофейней и ждёт, когда девушка выйдет. Леон сразу понял, что из кофейни никто не выйдет. Он сделал пару звонков, и, пока человек в доме Инсу пошёл узнавать, приехала ли Далия к брату или нет, Леон всё просил высшие силы, чтобы девушка была у Вивиан. Третий вариант проверять вообще не хотелось. Одна мысль, что она может находиться рядом с Эзрой, доводит Леона до белого каления. Кажется, ранее ничто в этом мире так сильно не выбешивало мужчину, как связь этих долбаных брата и сестры. Услышав отрицательный ответ из особняка, Леон решил не звонить Далии, а поехать к Эзре и, если девушка там, убить обоих.

Леон не знает, как он долетел до здания, где живёт Эзра. Всю дорогу он нервно сжимал руль и поглядывал на лежащую рядом трость, потом уговаривал себя, что это слишком, а в конце вообще отшвырнул её на заднее сиденье, потому что соблазн познакомить её лезвие с тонкой шеей кое-кого только растёт. И вот сейчас она сидит рядом, а в Леоне один за другим оголяются нервы, каждый сосуд оплетён колючей проволокой, с каждым вдохом эти шипы всё сильнее впиваются в плоть и отравляют кровь ядом злости.

– Леон, – еле слышно доносится справа, и мужчина едва сдерживается, чтобы не схватить её за белоснежные волосы и не приложить красивым лицом о бардачок.

Какой ещё «Леон», насколько нужно быть безмозглой, чтобы не понимать с первого раза. Неужели Леон настолько дал слабину, что позволяет какой-то несмышлёной девчонке вести себя так, как та хочет, позволяет унижать себя и выставлять в глупом свете перед своими же людьми. Но даже на гордость сейчас плевать, плевать на всё, но не на ревность. Она въелась под кожу, расползается внутри, сеет темноту. Опять играет с его терпением, его выдержкой, шепчет своими тонкими высохшими губами прямо в ухо, спрашивает, чем могла Далия заниматься в квартире брата.

Леон сильнее давит на газ, старается не слушать, не видеть эти картинки, подбрасываемые воспалённым сознанием, которое насквозь пропитано этой девчонкой. Потому что терпение на пределе, тут не хватит никакой выдержки, Леон не привык делиться, привязываться вообще не умеет, а сейчас сидит между двух огней и не знает, что делать.

За такое, как минимум, без конечностей оставить надо бы, но он уже знает, что не сможет. Да, Далия его ослушалась и будет это делать ещё не раз, мужчина не сомневается, но при этом, несмотря на всю сжирающую его ярость, он даже мысли допустить о том, что свернёт ей шею, не может. Он лично похоронил, как он думал, свою первую любовь на дне каньона, он не сомневался тогда, не переживал после. Он ведь мог убить мужчину, а девушку сделать своей личной шлюхой, заставить глотать свою собственную кровь, но держать её при себе. Только Леон об этом и не задумывался – та девушка его предала, сбежала с другим, и казнь была самым правильным решением. А на эту даже руку поднять не выходит. И бесится сейчас Леон не на неё, а на себя. Он сам довёл до того, что Далия думает, что ей всё можно, и он сам должен это исправить.

– Леон, – Далия себя с трудом в руках держит, но предательски дрожащий голос выдаёт её с головой.