Теперь я отчетливо видела, что у крыльца кто-то есть. Кто-то или… что-то? Изваяние под аркой словно раздвоилось. От него отделилась тень и двинулась вперед.

Волосы встали дыбом. Тень имела уродливые очертания. Вылитый кобольд! Приземистый, кособокий и… лишенный головы! Я различила тонкие руки — левая сжимала длинный предмет. На фигуре был балахон до земли, в какой закутаны каменные скелеты — но над широкими квадратными плечами пусто! Ничего!

По-крабьи припадая к земле, безголовая тень направилась ко мне, держась стены. От страха у меня мигом ослабели колени, в груди похолодело, а все происходящее теперь воспринималось мельтешением оборванных картинок.

Вот безголовая тень хищно поводит плечами…. вот угрожающе склоняется к земле… вот делает шаг… другой… ближе и ближе…

Луна нырнула за облако, стало темно, но я знала — тень там, в ночи, и она идет ко мне.

Отмерев, я бросилась прочь, не разбирая дороги, по мокрой траве. Ветер свистел в ушах, страх толкал в спину, разум отключился. Я мчалась в темноту, туда, где раскачивался под порывами ветра свет одинокого фонаря у конюшни. Влетела в клумбу, споткнулась о камень, нырнула в кусты… Черно, страшно, и кругом безумие!

И тут я с размаху налетела на что-то живое; крепкие руки схватили меня за плечи и удержали от падения. Болезненно охнув, я, наконец, завопила от ужаса, увидев вместо лица темный провал под остроконечным капюшоном.

— Майя! — меня встряхнули. — Что случилось, черт побери? Что за ночная вылазка?

Привидение, что обратилось ко мне голосом Курта, скинуло капюшон плаща и я с облегчением уставилась на знакомые усы.

— Вы ума лишились, барышня? — осведомился камердинер. — Отправились на прогулку почти что нагишом? Ну-ка, идем в дом, быстренько, быстренько!

— Нет! — я схватила его за руку. — Там… полковник… и призрак!

— Призрак полковника? Хм, когда я видел его десять минут назад, командир был вполне телесен. Угрюм, раздражен, но полон жизни. Велел убрать в библиотеке и завалился спать.

— Он меня… напугал. Очень напугал, Курт, — жаловалась я, позволяя накинуть на себя плащ. — Он ужасно себя вел. Я думала, что он хочет плохо поступить со мной.

— Что вы имеете в виду, барышня? — спросил Курт очень резким тоном. — Хотите сказать, что он повел себя с вами, как пьяный солдат с неуступчивой маркитанткой на привале?

— Именно так, — горестно подтвердила я. — Он был пьян.

— Не может быть, — отрезал он. — Не верю. Я ничего такого не заметил. Полковник не бывает пьян. И никогда не обижает женщин. Даже когда наши войска врывались в осажденный город, и солдаты кидались на горожанок, он сурово пресекал подобное. Однажды один выстоял против четырех кавалеристов, когда те поймали крестьянскую девчонку и хотели завалить ее на сеновале. Он тогда получил удар саблей по лицу — до сих пор носит память об этом на левой щеке у виска… шрам остался что надо. Но полковник положил двух подлецов, а остальных отправил на полевой суд. И ты утверждаешь, что он делал тебе нежелательные авансы? Думай, что говоришь, девочка.

— Не оправдывайте его. Почему, спрашивается, я брожу тут под дождем? Я сбежала от него. Прошу вас, Курт, отвезите меня утром домой. Не могу я больше здесь оставаться.

— Вот как, — задумчиво сказал Курт, открывая входную дверь. — Ладно. Утро вечера мудренее. Сдается, ты что-то не так поняла. Ему нравится быть рядом с тобой, потому что… потому. Он сам тебе расскажет, если захочет. Но ни о чем таком, нехорошем, он не думает. Советую тебе все-таки поговорить с ним утром.

— Ни за что.