— Ты хотела сказать участников ОПГ? Да, Фортуна, да. Не отворачивайся. В глаза мне смотри! — сжимает ладонью мои скулы. Обездвиживает. — А я их предводитель. Понимаешь?

— Мне больно…

Мужчина опускает руку, отходит на полшага. Только успеваю выдохнуть, как тут же вскрикиваю — стена сотрясается от резкого удара кулаком в нескольких сантиметрах от моего лица.

Сейчас бы поплакать, но с такими людьми, как Громов, этот номер не пройдет. Решаю сначала задобрить, потом призвать к совести взрывоопасного мужчину. Упираюсь лопатками в стену. Стою, как на пороховой бочке.

— Да, ты спас меня. Вырвал из лап безжалостных монстров. А теперь, оказывается, вы из одной группировки? Ты знаешь, что такое закон?

— Это тебя не касается. Я пришел, чтобы забрать свою наследницу и тебя — любимую женщину.

На последней фразе вздрагиваю. Что он говорит? Любимую женщину?

Громов замечает мой страх и недоумение. Щурится, опускает взгляд на мои губы, шею, расстегнутую истерзанную блузу.

— Таким, как я, нельзя иметь детей, Фортуна. И постоянные отношения. Я уже живу за гранью смерти. Ты даже представить себе не можешь, что на самом деле творится в мире, по ту сторону этого гребаного кабинета. — Хрипло шепчет.

Проталкивает два пальца в вырез на блузке, оттягивает чашку лифа. Шлепком ударяю по его запястью.

— Ни за что! Слышишь? В твоем мире нет места для нас. Мы никуда с тобой не пойдем. Ты сам выбрал такую жизнь, подумай о дочери! — не знаю откуда, но я набираюсь силы и ярости. Толкаюсь, протискиваюсь между стеной и высоким мужчиной. Отбегаю к противоположной стене кабинета. — Хочешь, чтобы нас убили? Ты по локоть в крови, Громов. Не утруждайся, я прекрасно понимаю: у таких, как ты, и враги соответствующие.

Адреналин кипит в венах. Меня снова окутывает волной жара. Хватаю с полки Александра Сергеевича Пушкина. Точнее, его гипсовую статую и замахиваюсь.

— Не дери судьбу за хуй, Фортуна!

Громов тараном прет. Переворачивает столы. Оглушающий грохот разлетается по пространству. Сейчас все сбегутся на шум. Затыкаю ладонями уши.

— Успокойся! — кричу.

Но Громов меня уже не слышит.

— Почему не сказала, что забеременела? Ты могла прийти в ювелирный. Ведь знала, где можно меня найти! — орет.

Берет за локоть, сжимает.Тяжким комом проглатываю отчаянье. Теперь мне есть что терять. Моя дочь дороже всего на свете. Ни один Громов не сможет мной помыкать. Запугивать. Разум притупляется инстинктом. Морщу нос. Змеей шиплю:

— Ну уж нет. Возвращаться в твой притон? Чтобы меня там точно поимели?

Я чувствую, как мужчину начинает лихорадить. Вижу, как напрягается его грудь при каждом глубоком вдохе. Как белая ткань плотно прилегает к коже.

— Если бы рассказала мне все еще семь лет назад…

— И что? Отправил бы на аборт, да?

Мужчина цыкает. В его глазах откровенное разочарование. Он меня отпускает и рычит, растирает переносицу, подбирает слова. А я резво увиливаю в сторону — предпочитаю держаться от него подальше.

— Сделал так, чтобы эти гниды никогда вас не нашли. Тебе повезло, что сегодня отменили перелеты из-за грозы. Но я опоздал, Фортуна. Мне доложили о вас слишком поздно.

— Какие еще гниды? Прекрати манипулировать мной!

— Да что ты за баба такая?! Быстро остановилась! Фортуна, лучше не зли меня! Прекрати эти игрища с беготней!

Вспоминаю наш секс и синяки после. Громов способен разорвать душу в клочья. Утопить в чувственных ласках. Заставить захлебываться от удовольствия. Но у него есть и другая сторона. Он может уничтожить. Раздавить, как муху, и бровью не повести. Он не из нежных романтиков. Он хуже самого дьявола.