Дружок ел с аппетитом такими темпами, что запаса оставшейся курицы могло не хватить на процедуру заключения мира с мохнатым сторожем.

– Миленький мой, давай мы с тобой попытаемся жить дружно, пока хозяйка твоя не вернётся, а иначе, кто же тебя и других животных накормит? ― приговаривала Людмила, чувствуя, как от усталости клонит в сон. Просунула руку, в попытке отворить засов, получив в ответ молчаливое согласие, приподняла щеколду и осторожно приоткрыла калитку. На неё, в двух шагах, склонив голову набок, пристально смотрел белый алабай. ― Здоровенный ты какой! Зубастый.

Людмила медлила в ожидании, когда мохнатый отойдёт в сторону, не выпуская из рук створку калитки, чтобы захлопнуть её, если у пса созреет план изничтожить непрошеного гостя. Кинув внутрь двора кость, заметила, что алабай бежит за пищей, виляя хвостом. Подкатив чемодан ближе, она вошла. Не так она себе представляла своё возвращение в деревню.

Сумерки сгущали темноту, предзнаменовав рассветный час. Дружок вернулся, обнюхивая Людмилу. От усталости у неё даже дрожи в теле не осталось, лишь желание завалиться на кровать и немного поспать. Собака посмотрела на незакрытую калитку и гавкнула. Люся замкнула щеколду, замерла. Сытый пёс рванул к крыльцу, оборачиваясь, следует ли новая кормилица за ним.

– Принимаешь, значит. ― Выдохнув с облегчением, подошла к двери дома. Подняла перевернутое ведро, достала ключ, о нём тётя писала, о крольчихе на сносях тоже, а вот о Дружке предупредить забыла. Для алабая собака лояльна, слишком быстро допустила чужого на свою территорию. Возможно, сыграло роль то, что пёс услышал знакомые голоса Толика и Саньки, возможно, просто добродушный.

В комнатах запах, застоявшийся от ветхой мебели. Люся открыла окна, проветривая помещение. Едва она добрела до кровати, накрытой лоскутным покрывалом, легла на пышные пуховые подушки, так в одежде и заснула.

Первые ноты рассветной песни петуха были робкими. Он будто распевался перед полноценным выступлением. Людмила сквозь сон подтянула к себе вторую подушку, накрыла голову, заглушая тревожные звуки. Второй заливистый акт кукареканья уверенно нарушил тишину. Люся повернулась на другой бок, пытаясь выдернуть из-под себя покрывало, чтобы избавиться от зябкой прохлады летнего утра. Садовые деревья мерно покачивали ветвями, гонимые дуновением ветерка, цепляясь за раму окна. Вдруг раздался громкий скрежет, аж мороз по коже пробрался. Женщина затаила дыхание, прислушиваясь. Страшно было высовываться и смотреть, что стало причиной звуков. Привыкнув жить на двадцатом этаже в городе, опасностей из окна не ожидаешь. А тут низкий этаж, заборы хлипкие, даже подушку отодвинуть, чтобы посмотреть, что это ‒ жутко. Раздались трепыхания, и как заорала птица эта дивная с подоконника, что есть мочи, кукареку своё почти в ухо. Испуганная Людмила подорвалась резко, сетка кроватная зазвенела.

– Ах ты ж, дрянь пернатая! ― завопила она, кинув подушкой в бесстрашного петуха. Рыжий певец спрыгнул с подоконника, задрал к небу свой распахнутый клюв и вновь заорал.

Видимо, привычный распорядок дня менять придётся. Вспомнив, что нужник у тёти Тони на улице, засеменила по полу, пытаясь успеть добежать до заветного деревянного домика. Сколько раз предлагала родственнице денег на пристройку отправить, чтобы санузел в доме был как у людей, а той всё неудобно. Миновав бодрым бегом ступени крыльца, Люся торопилась так, что даже перед малознакомой собакой страх не снизил скорость. Дружка утренний переполох не порадовал, но на пути стоять не стал, проявив милосердие.