- Уж у ней-то не нужно было спрашивать, как относиться к генералу. Она была полностью на нашей стороне, то есть на стороне наших чувств. – Вздыхала я, кутаясь в одеяло.

Письма, которые приходили за это время часто, почти через день, я зачитывала Глаше и та давала советы, если я спрашивала. Они были наивными, но искренними, ведь она любила и хозяина и меня. Её большое сердце болело за всё, что касалось близкого окружения, в которое входил и Иваныч. Я не задавала вопросы про их отношения, но видела, как прятала та свои письма. Не вмешивалась в их переписку и не требовала откровенности, полагая, что этому еще придет время.

Письма генерала поражали нежностью и участием во всем, о чем бы я не писала. Я делилась в ответах делами в институте, что происходило со мной и вообще вокруг, даже вниманием сокурсника Пети. Он же отвечал мне также правдиво и открыто обо всем, кроме работы. Очень скучал и рвался ко мне, и это я читала между строк. Уж опыт был, что и говорить! Сама же металась и плакала по ночам. Тосковала ужасно! Хотелось хотя бы увидеть, не то чтобы прижаться или даже поцеловать. И очень боялась прописать это в своих ответах, которые случались не часто, в связи с такой моей теперешней занятостью учебой и общественной нагрузкой.

Он же писал и писал, просто заваливал меня письмами. И я уже было привыкла к этому, как однажды получила странное письмо, в котором он сообщил, что пока не сможет мне писать, так ему предстоит другая командировка и еще не знает сколько времени будет отсутствовать. Просил не волноваться и жить по-прежнему спокойно.

- Как только смогу, тут же сообщу адрес или же приеду сам. – написал он в конце письма.

Это насторожило меня и даже заставило испугаться. Что-то странное чудилось в его строках, что-то страшное и непонятное.

Мы обсуждали с Глашей это послание и не пришли ни к какому-то выводу.

Все объяснилось на следующий день после получения оного – вооруженная революция в Венгрии!

Об этом уже не скрываясь, писали центральные газеты, правда, называя это контрреволюционным мятежом.

5. Глава 5.

Итак, мой генерал, по-видимому, за границей, а именно в Венгрии!

Я была в шоке! Ещё не знала точно, но сердце сжалось, когда пришло такое в голову. Просто сложила два и два, особенно по последнему его письму и конечно, по заявлению в центральной прессе. Глаше пока ничего не говорила, но она же слушала радио, которое не выключалось у нее на кухне целый день. Она просто не предполагала, что наши мужчины могли там находиться, там, где вовсю гремели выстрелы, и рядом ходила смерть. Я только молча кивала, когда та рассказывала услышанные новости. Газеты она тоже не читала и всегда складывала ровной стопочкой на столе генерала. Поэтому только ахала и вздыхала, понимая, что «это далеко и совсем не у нас».

В институте тоже было неспокойно. Не так, как в Венгрии (шучу! Улыбаюсь!), но комсомольское собрание было проведено, и этот вопрос поднимался. Выступил представитель из райкома комсомола и разъяснил «позицию партии и правительства», как тогда говорили. Кроме того, меня попросили написать статью в нашу газету по настоящему моменту. Я отнекивалась, ссылаясь на молодость и недопонимания ситуации, но мне сказали цыц! и поставили на вид, мол, смотри, мы следим за тобой. Что мне было делать? Писать, как есть или как должно быть? Я переворошила последние номера газет, и еле нашла небольшие сообщения о венгерском мятеже, который всё же публиковался на страницах только не «Правды», но и в «Известиях» и «Красной звезде». Собрав по крупицам информацию, написала небольшую статью в стиле передовицы «Правды», взяв её за основу и подтвердив в конце её же словами, что венгры, как и весь соцлагерь будут вместе и «добьются справедливости в социалистической братской республике».