– Как будет угодно их светлостям. Собирайтесь, герр Ларкрайт.

Вслед за Милой Карл вышел из кабинета и тут же попал под лавину звуков: кто-то спорил, кто-то говорил по второму телефону. Было накурено. Привычная рабочая атмосфера, ничего необычного… кажется. Правда, на него косились, впрочем не особо странно: все знали, что Рихард ни на кого так не орет, как на свою «правую руку». Наверняка и сегодня коллеги услышали что-нибудь интересное.

Застегивая мундир до горла и пряча пистолет в кобуру, Карл думал о Вэрди. Бросало в дрожь. Нет. С ней ничего не случилось. Она жива и здорова. Вот только эта формулировка…

Разбираться там уже не с чем.

Когда они вышли из машины, ветер буквально сшибал с ног. Рихард привычно поднял ворот, Карл тоже, и по раскисшей земле они направились вдоль Дуная, вяло несшего свои темные воды. База «крысят», которые в уголовных делах фигурировали как «Речная банда», располагалась дальше, вверх по течению, за рощей – на брошенном заводе по производству игрушек. Проехать туда было практически невозможно, даже на служебном внедорожнике Ланна. Зато другая машина, еще более мощная, справилась, – об этом свидетельствовали рытвины, оставленные шинами, и смятая, местами вырванная трава.

– Коты, – негромко произнес Карл. – И… думаю, уехали давно. Зачем мы здесь?

– Полагаю, Гертруда хочет, чтобы мы увидели это лично, – неопределенно ответил Рихард, ускоряя шаг. – Уверен, на месте уже работают.

Карл кивнул, не проронив ни слова. Он молчал всю дорогу и сейчас нервничал: озирался, спотыкался на ровном месте. Рихард уже собирался поинтересоваться, кто укусил его, но впереди замаячила ограда завода. Ланн был прав: их опередили. Несколько маневренных иностранных автомобилей, принадлежащих Управлению по особо важным делам, выстроились перед воротами. Водитель одной из них курил, привалившись к капоту. Он махнул рукой.

– Вас ждут.

Жест был исполнен ленивого превосходства, но Рихарда это не задело. Он привык, что типы из этого управления ставят себя выше других, даже мелкие шавки, сидящие за рулем. Сухо кивнув, он прошел к распахнутым воротам, переступил сорванный моток проволоки и огляделся.

Царил разгром. О том, что здесь кто-то обитал, напоминали лишь горы мусора – картофельных очистков, пустых бутылок, пакетов, ярких упаковок от конфет и игрушек. Глядя на все это, можно было подумать, что Речные живут неплохо. Жили. Кровь алела на траве. Пятен было достаточно, чтобы понять: без боя дети не сдались. Карл окликнул Рихарда и указал на стреляные гильзы, потом – на стоявший в углу запущенного двора заржавелый бронетранспортер. Ланн вдохнул.

– Не помогло.

– Герр Ланн, герр Ларкрайт!

Зов донесся от центрального корпуса, скалившегося провалами выбитых окон. На крыше сидели облупленные фанерные куклы и медвежата; когда-то они были чем-то вроде вывески. Ланн узнал и голос, и сопровождавшее его птичье чириканье, перевел взгляд на вход в здание и увидел высокий худой силуэт.

Сам начальник управления, Вильгельм Байерс, спешил навстречу – белые волосы, собранные в хвост, трепал ветер. Ланн усмехнулся: походка у Байерса была странная, шаткая, чем-то похожая на поступь цапли. Поравнявшись, он протянул жилистую руку, и Ланн с некоторой неохотой ее пожал.

– Внутри работают, а здесь все осмотрено. – Это прозвучало хрипло, Байерс прокашлялся. Под шарфом блеснул его привычный талисман, золотой фонарик на цепочке. – Отвратительная погода, Полли совсем замерз.

Его поддержали сердитым чириканьем. Маленький зеленый попугай высунулся из нагрудного кармана темного гражданского пальто и сверкнул глазами-бусинками. Ланн вздохнул. Ему с его старой закалкой было не понять причуды герра Байерса, но принимать приходилось. Вильгельма Рихард помнил еще «желторотым», на должности Карла. Отношения и служба тогда не сложились, но со временем парень преобразился. А вот одна деталь не менялась – противная птица с механическим крылом. Полли не говорил и вообще не отличался умом, но Вильгельм иногда таскал попугая с собой – и будучи в рядовом составе полиции, и нося более высокие звания, и попав в фавор Гертруды. Байерсу было к тридцати пяти, в страну он приехал в двадцать.