– Что-то наверняка есть, – усмехнулся он. – Но я не хочу. А ты бери что угодно.

На кухне, почти такой же тесной, как вторая комната, я провела минут пять: сделала себе бутерброды, кажется, впервые за пять последних лет на белом хлебе, с настоящей колбасой и сыром. Потом вскипятила чайник и заварила чай. Снова пройдя в большую комнату, я протянула инспектору чашку.

– У вас замученный вид. Хотя бы попейте.

– Спасибо. – Он глянул с удивлением, но чашку взял. В глаза бросились старые ожоги на запястье. Они были и на шее, и на виске. Как много… оставалось надеяться, что Ланн не тушит об него сигареты.

Я еще раз сходила на кухню, принесла бутерброды и кружку себе и опять опустилась на диван. Фильм продолжался. Только сейчас я подумала, что в последний раз видела вблизи телик бог знает когда. Отец тоже любил кино с перестрелками, а я обычно смотрела мультики, хотя как сказать, обычно, их ведь редко показывали. А сейчас, наверное, вообще не показывают – зачем они в стране без детей?

Инспектор словно прочел мои мысли: взяв пульт, переключил канал, по экрану забегали нарисованные звери. Я начала разглядывать их – крот, мышь и какой-то невразумительный еж носились по лесу под радостную мелодию. Слишком радостную.

– Давайте обратно, – негромко попросила я. – Вы не любите мультики, а я из них выросла.

Он вернул на экран гангстеров, и я занялась бутербродами. Краем глаза я заметила: инспектор что-то ищет в громоздком мобильном телефоне. Некоторое время я сдерживалась, потом осторожно придвинулась и взглянула на светящийся зеленым экран. Темнели буквы эсэмэски: «Как ты?».

– Родители? – поинтересовалась было я, но осеклась, различив над сообщением еще одну надпись: «Отправитель: Рихард Ланн». – О… Не подумала бы, что он о ком-то переживает.

Но меня не слышали. Почему-то мне не хотелось гадать, о чем инспектор думает и сколько в мыслях тоски. На сообщение он отвечать не спешил, этого было достаточно.

– Ты сказала что-то?

– Нет, мысли вслух.

– Мысли?..

И я все-таки решилась.

– Это здорово, когда за тебя хоть кто-то волнуется. Даже мерзкий полицейский. Вы… сирота?

Ларкрайт отпил чая, сосредоточенно смотря в экран. Ответ был вполне очевиден, и зря я полезла, зря открыла рот. Чувствуя себя крайне неловко, я допила чай и поднялась на ноги.

– Ладно. Я посплю еще несколько часов и уйду. А то за меня будут беспокоиться.

Может быть. Хоть кто-нибудь. Хотя бы Карвен.

Инспектор покачал головой.

– Утром я поеду на работу. Выйдешь со мной, я должен быть уверен, что с тобой ничего не случилось. Если попробуешь убежать ночью, Спайк тебя не выпустит. Будет лаять полночи. Но лучше не буди меня, я устал. Все поняла?

Я подумала и сдалась.

– Как скажете, герр Ларкрайт. Спокойной ночи.

– Спокойной, Вэрди. – Он сделал телевизор тише. И опять взял телефон.

Я вернулась в маленькую комнату и легла, закуталась в одеяло. Для меня это было странно: в поезде я обычно заворачивалась в драное покрывало, как в спальный мешок, и накрывалась по самую макушку, чтобы скорее уснуть и не успеть замерзнуть. А здесь можно было растянуться. Почувствовать всем телом чистый матрас. А утром я обязательно приму душ, потому что мыться нагретой водой из озера невозможно.

На этой прозаической мысли я уснула.

Утром он чувствовал себя разбитым, правда, скорее морально, чем физически. Зато синяк на скуле совершенно не беспокоил, как не беспокоило и обещание Джины: «Найду тебя и выпотрошу, дохляк!» От воспоминания о бегстве Котов Ларкрайт усмехнулся и пожалел, что не всадил им в спины по пуле.