– Скоро. Но пока забудь о нем. Это тебе так, информация на опережение.

Она отодвинула доску и, положив руки на стол, устроила на них подбородок. Взгляд светлых глаз быстро обежал тесную кухню.

– У тебя одиноко, Рихард. Как ты тут живешь? Заведи себе кого-нибудь. Девушку, – на лице появилась хитрая улыбка, – или хоть собаку.

– Не надо, – отрубил Ланн.

Изящные брови приподнялись, потом Труда снова улыбнулась.

– А ты не меняешься. Мой большой злой волк. – Она встала, отошла к окну и, обернувшись через плечо, спросила: – Как там Карл? Привык к нему? А он к тебе? Не обижаешь?

Рихард потянулся за сигаретами. Ответить было нечего, кроме «Нормально». За ним по-прежнему наблюдали, и он неохотно добавил:

– Он сильнее, чем я думал.

– Что ты имеешь в виду?..

Рихард усмехнулся. Слова подразумевали слишком многое. Слова – как и принятие их смысла – дробились в десятках осколков. Некоторые были предельно простыми.

– И как ты ухитряешься…

Десятка. Несколько подряд. Не было таких мишеней – неважно, подвижных или нет, – чтобы Ларкрайт промазал. И даже руки не дрожали.

– Я же говорил. В нашей части была отличная подготовка.

Не признаваться же, что он думал, будто Карл отсиделся в штабе с бумажками, что лицо у него как у богатого сынка, что его ветром сдувает, какие там нормативы? Оставалось промолчать и закурить.

– Ну и к чему же вас так готовили?

Снова острый блеск глаз. Короткое движение – очки исчезли в кармане.

– К войне, герр Ланн.

Что ж. Попал, куда надо. Посмотрим, сколько выдержишь.

Гертруда вернулась к столу. Что-то насторожило ее и, в общем-то, не зря. Остановившись, она наклонилась к лицу Рихарда и вкрадчиво прошептала:

– Я люблю тебя. Но если я узнаю, что…

– О чем ты? – ровно перебил он.

Она выпрямилась.

– Людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. Чтобы устраивать им всякие испытания. Чтобы ломать их. А я знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к нему у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец.

Рихард помнил: правозащитник, всегда кого-то спасал. У Йозефа Ларкрайта на старых снимках тоже было тонкое интеллигентное лицо, узкие плечи, очки. Он не размахивал кулаками, но почему-то в какой-то момент люди, меняющие власть, сочли его столь опасным, что убили – без суда, скандал на всю Европу. И эта история чуть не повторилась с сыном. С сыном, которого Рихард теперь пытался опекать.

Он не сомневался: мальчишка будет таскать бумаги. Да что он сможет? Журналисты из братии недобитых гуманистов – чахлые изнеженные твари, которые слабо представляют, с какой стороны пистолет стреляет. На кой черт такой человек в Надзорном управлении? Чтобы завтра же зарыть?

Но ведь взял. Заставило странное чувство, не дружеское, не отеческое, скорее… как к дворняге. Карл и этот город не поладили, а у Рихарда была привычка – брать кого-то под крыло. Не особенно привязываться, зачастую вообще не привязываться, но брать. И пусть крыло побито и слабо может от чего-то укрыть.

– Так вот, – напирала Гертруда, видимо, встревоженная его мрачностью, – если с ним что-то случится по твоей вине или по чьей-либо еще, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все нарушения устава, которые ты допускал, накопится на расстрел. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет все равно.

Звучало устрашающе, имело почву. Но все-таки это говорила она. Его старушка. Нет, его девочка. Его злая-злая девочка. И все это он слышал уже неоднократно.

– Ты придираешься к нему, даже не по работе. Это неправильно, он ангел.