Прибыв, мы не обнаружили тут никого, кроме Маары, она поселилась прямо в паровозе. Разговаривать она почти не умела, понимала самые простые слова, и лишь с большим трудом нам удалось чего-то от нее добиться. Маара до Рождества жила в интернате, потом убежала. Она знала историю своего дедушки и захотела посмотреть его поезд. А потом осталась тут жить, потому что в городе все были слишком злые, так она объясняла. Маара слышала и истории про привидений, но они никогда ее не выгоняли, потому она их не боялась. А еще Маара уже тогда начала подбирать «живых овощей». Ей было их жалко, она даже воровала для них молоко в ближайшем поселке. Удивительная доброта, видимо, она ярче выражена у таких вот безмозглых, блаженных: напрочь подавляет инстинкт самосохранения.

Я думала, Карвен пойдет дальше: не могло ей понравиться такое убогое местечко. Но она сказала: «Мы дома».

Той же ночью я впервые увидела, как на самом деле может проявляться ее страшный дар. Карвен освободила мучающихся духов; надеюсь, она отправила их в места, о которых мне еще только мечтать. Вряд ли в другие: Карвен ведь добрая.

Поезд осветился тогда ровным фиолетовым сиянием. Нити этого сияния тянулись к небу. А потом из земли вокруг начали взлетать мерцающие силуэты; они превращались в звездочки, и, казалось, это никогда не кончится. Более жуткого и завораживающего зрелища я не видела. А перед паровозом стояла, раскинув руки, Карвен, похожая на самую настоящую колдунью.

Та ночь стала началом нашей стаи. Ребята приходили из города, поселков, соседних областей и оставались. Карвен не захотела быть лидером, эту роль пришлось взять мне. Со временем я привыкла, – как и к тому, что Карвен оставляют силы. Наверное, то освобождение призраков надорвало ее, но мы не говорили об этом. Она вообще ни с кем не говорила о том, что как-то касалось ее. Главное – она дала нам дом. Сделала меня вожаком, хотя мне тяжело это далось. Но мы ведь не всегда делаем то, чего хотим, и то, что умеем. Иногда мы делаем то, что просто получилось бы у других еще хуже.

Ал ткнул меня локтем. Впереди высились городские постройки. Я подняла глаза и увидела большой рекламный щит, с которого грустно улыбалась Госпожа Президент. «Заводите семьи. Родина начинается с семьи!» – гласила надпись. Алан скривился.

– Будто это так же легко, как завести щенка.

Возмущенная, я вступилась:

– Заткнись. Она старается, как может. Помнишь, какая она была красивая перед Рождеством? А сейчас? Представляешь, четырнадцать лет рулить такой страной, как наша? Прямо как я в нашей стае…

На этот раз права была я. Госпоже Президенту исполнилось тридцать пять, когда ее избрали, а выглядела она и того моложе, красотой напоминала голливудских актрис. Она была сначала полицейской, затем депутатом, потом то ли министром, то ли помощником министра. Я мало что знала о политике, но Гертруду Шенн – так ее звали – считали умной. Несмотря на молодой в сравнении с другими кандидатами возраст, ее выбрали со значительным перевесом. И случилось это как раз перед тем, как… все произошло.

Рождество уничтожило правительство и большую часть недавно обновившейся партийной верхушки. Госпожа Президент, у которой семьи не было, правит развалинами до сих пор. Она стала похожа на скелет и разучилась улыбаться, но все так же элегантна и отлично притворяется, что еще во что-то верит. Что и говорить, Госпожу Президента я всегда уважала больше, чем любую другую женщину. Наверно, я даже хотела бы, чтобы она была моей мамой.

Мы миновали щит, вошли в город и здесь сразу подобрались, но на полупустых улицах мало кто обращал на нас внимание. Пройдя несколько запущенных кварталов, отличающихся лишь надписями на заколоченных дверях, мы дошли до большого магазина. Глядя сквозь стекло, я поняла: с продуктами плохо, как и в других. Впрочем, чего удивляться? Даже в столице ничего не достанешь. И надо радоваться: в городах поменьше все теперь вообще по карточкам.