– Плохо мне что-то, Дарьюшка, – отвечает знахарка.

– Так давай я тебя до дому провожу.

– Ты мне лучше водички принеси, нехорошо мне. Ушла Даша в кухню, а там ей Любава шепчет, чтоб она старуху от двери в комнату увела. Подошла Дарья к знахарке и говорит:

– Ты пройди в комнату, бабка Пелагея, посиди чуть, глядишь, и полегчает. Ушли они с сеней, вынырнула Любава из кухни, иглы вынула и опять схоронилась. Попила старуха водички, посидела ещё с минуту и опять к двери пошла. Почуяла, что выйти может, да как рванула из дома. Дарья за ней, – забытый бабкой платок вернуть.

Вернулась Даша, вошла в комнату к сыну, а там Любава сидит на постели рядом с Андрейкой.

Рядом её узелок лежит.

– Старая паучиха, – бубнит себе под нос сестра младшая, – ишь удумала, малых деток изводить. Я тебе покажу, ведьма! И сплетает Любава три свечи между собой, ставит в изголовье кровати Андрейкиной.

– Что ж это делается, Любава? Не пойму, к чему клонишь? – услышав слова сестры, спрашивает Дарья.

– А к тому и клоню, что знахарка ваша в смертях детских виновата! Детки малые, жизнь через край в них плещется. А у ведьмы года к закату подходят! Вот она за их счёт и продляет себе жизнь.

Стоит Дарья, рот ладошкой прикрыла, от слов сестрицыных волосы на голове шевелятся.

– Ты вот что, Даша: сейчас из комнаты выйди. Мужа встречай, дела свои делай. А ближе к вечеру зайди да помоги мне до постели добраться. И увидев немой вопрос в глазах сестры, добавила:

– Силу свою Андрейке отдам, вырву из лап паучихи проклятой! А уж как восполнится силушка, тогда и думать буду. От слов этих покатились слёзы из глаз Дарьиных. Молча сестра вышла из комнаты и дверь затворила.

Зажгла Любава свечи, молитву прошептала да и накрыла Андрейку собой, как птица крылами чад своих укрывает да от опасности прячет. Сколько времени прошло, Любава не знала, – очнулась от лёгкого прикосновения.

Открыла глаза – стоит рядом Даша. Помогла сестре подняться, довела до постели. Уложила её и укрыла одеялом пуховым. Тишина в доме, сумрак ночной. Лампадка в углу перед образами теплится, мягким светом комнату освещает. И задремала Любава, крепким сном забылась, зная, что племянника спасти успела. Проснулась – свет в окошки льётся, по дому запах хлеба тёплого.

Пение тихое доносится. Вышла из комнаты – Дарья по дому хлопочет.

– Как себя Андрейка чувствует? – спрашивает. Бросилась к сестре в объятья Даша. Обнимает её, целует.

– Спасибо, Любавушка, сыночка моего к жизни вернула! Проснулся утром, поесть попросил.

Заглянула Любава к Андрею. Мальчик спал, по его слегка порозовевшим щекам было видно, что жизнь потихоньку к нему возвращалась.

– Вот что, Дарья, – сказала Любава, – поживу у тебя пару дней. Да подумаю, что сделать можно, чтобы знахарку вашу на чистую воду вывести.

***

– Ох, нехорошо мне, бабушка, – вещала Любава, сидя в избе Пелагеи. – Точит меня злоба чёрная.

Сил нет видеть, как эта гадюка на моего милого вешается, – на ходу выдумывала девка.

Пришла она в дом знахарки, якобы за помощью. Единственное, что ей нужно было, так это узнать, как она жизнь с детишек высасывает.

– Ой не знаю, милая, – ответила Пелагея, – я ж ведь за чёрные дела-то не берусь. Грех это, – говорила бабка с самым невинным видом. – Я же людям помогаю.

– А вот и мне помоги, – настаивала Любава. – Нешто это по-честному?! Я с ним столько лет живу, терплю его, окаянного, а она появилась и увести хочет. Никому не скажу, что помочь мне взялась.

Отплачу по-царски. Ненавижу её, гадину, ничего для тебя не пожалею.

– Ну хорошо, – согласилась Пелагея, – вижу я, одинаковы мы с тобой по духу. Незачем на самотёк пускать, если несправедливость такая. Да смотри, не сказывай никому! А в оплату мне самую малость потребую. Напеку хлебца да тебе отдам, а ты в своей деревне деткам раздашь.