Он вернулся на свое место на лавке рядом с Дорром, убаюкивая мандолину и опираясь спиной о стол.

– Что это у тебя там? – спросил Дорр, заглядывая Синдеру через плечо.

– Мандолина, – ответил Синдер.

Он провел пальцами по инструменту с таким чувством, будто это было бесценное сокровище, и более внимательно изучил его. Мандолина была старая, выщербленная, но очевидные дефекты отсутствовали.

Синдер тихонько провел пальцами по струнам и тут же нахмурился, услышав нестройные ноты. Она была жутко расстроена.

Он взялся решать проблему, тихонько пощипывая каждую струну и регулируя соответствующие колки.

– Хотел бы я научиться играть, – сказал Горан с тоской.

Синдер ему посочувствовал. До этого момента он даже не понимал, насколько для его прошлого «я» было важно заниматься музыкой. Просто руки чесались начать перебирать струны и исполнить песню.

– Ты действительно умеешь играть или просто балуешься? – спросил Дорр.

Синдер широко ему улыбнулся.

– Понятия не имею. – Он постучал себе по голове. – Воспоминаний ноль, помнишь?

Однако уверенность, с которой он обращался с мандолиной, и способность настроить ее только по слуху говорила, что наверняка умеет.

Мирк рассмеялся.

– Должно быть, у тебя в голове царит хаос, оттого что ты не помнишь, что знаешь, а чего не знаешь.

Синдер хохотнул.

– Да, моменты определенно бывают.

Он вернулся к занятиям с мандолиной. Вскоре его удовлетворило то, как были настроены все струны. Он энергично перебрал их и остался доволен нужными нотами. У мандолины был хороший резонанс, и Синдер задался вопросом, как долго она пролежала в шкафу.

– Не сиди без дела, – сказал Дорр. – Сыграй уже что-нибудь.

Синдер понял, что не знает ни одной песни. Он просто не знал, что сыграть. Может, можно…

Он закрыл глаза и позволил пальцам самостоятельно сложить узор. Начал неуверенно, как будто руки заново учились делать это, восстанавливали некогда известный, но уже забытый навык. Пальцы перебирали струны, пока не сложилась мелодия. Они вспомнили то, чего не помнило сознание, и его уверенность возросла. Он ускорил темп.

Это было так же, как и с мечом. С каждым днем Синдер становился все увереннее в своих способностях. Ему было далеко до мастерства, но он прошел долгий путь. Улучшив силу и выносливость, он добьется и более высоких целей.

Он отставил мысли о бое и сосредоточился на мандолине, бренча и перебирая струны.

И родилась музыка. Он играл песню, все еще с закрытыми глазами. Мир померк, когда в голове возникло видение.

Он сидел на скамье, стоящей на краю скалы. Под ним раскинулась деревня, дома гнездились на террасах, вырезанных в крутых склонах. Деревеньку омывала струящаяся речушка. Она рассыпалась ступенчатыми водопадами, создавая радужный ореол.

Рядом сидела женщина. Он уже видел ее раньше. Несколько раз она снилась ему, в том числе и по дороге из Ласточки в Быстромечие. Они гуляли в парке в каком-то далеком, полном изящества и красоты городе. Она была почти одного с ним роста, и сейчас она пела уверенным контральто на языке, которого он не понимал.

Он играл для нее и для нее одной, его пальцы бегали по струнам мандолины. Он растворился в музыке, в звуках ее голоса, в ощущении ее присутствия рядом с ним. Он скучал по ней, скучал по танцам с ней.

Песня закончилась, и Синдер открыл глаза, охваченный беспокойными мыслями. Это не могли быть его воспоминания о жизни в Ласточке. В видении он казался намного более старым, пресыщенным жизнью… что не имело никакого смысла, ведь ему было всего шестнадцать.

Но они казались такими реальными… Синдер все еще ощущал на коже океанский бриз, чувствовал запах жасмина, вплетенного в волосы женщины, все еще слышал, как она поет, чувствовал ее любовь.