Ноги упирались в крутой подъём, руки толкали тяжёлый валун, обнажённую кожу выжигали до крови дорожки пота. А дотащенная на верхушку утёса ноша, срывалась с другой стороны вниз. Камень останавливался ровно у кромки цветущей поляны, где молодожёны занимались страстным сексом. Во взгляде Игната, затянутого пеленой желания, читалась любовь и поклонение в отношении женщины, в которую он исступлённо вбивался, жадно зацеловывая грудь и шею.

Лора громко стонала, извиваясь под сильным телом мужа, не реагируя на шум скатывающихся камней. Почему-то, моё внимание цеплялось за их переплетённые пальцы, с силой вдавливаемые в траву. Накрывало ощущение, что они стараются срастись, склеиться, стать одним целым, не обращая внимания на окружающий мир.

Не знаю, отчего мне было невыносимо тошно. От страшной тяги к очередному булыжнику, лежащему на краю утёса, или от лицезрения любви, исходящей от Немцова. Это как показать трепетное, нежное отношение Игната к другой, и в момент получить от него удар кулаком под дых самой.

Вырвавшись из кошмара, долго успокаивала натяжное дыхание. Простынь подо мной пропиталась влажностью, ресницы слиплись от слёз, а в груди болезненно распирало чувство обиды и несправедливости. Сколько раз я уже прокляла тот день, когда влюбилась в Игната, воздвигнув его на пьедестал мужественности. Столько же раз пожалела, что, не думая, согласилась на рабский договор. Надо было давить, уговаривать, доказывать невиновность отца, не кидая себя в эту грязь.

Поздним утром тихо вошла Полина, принеся с собой кашу, ягоды и травяной чай. Странно, но голода совсем не чувствовала, будто организм впал в растительный анабиоз. Вроде жив, вроде бьётся сердце, перекачивая кровь, вроде мозг функционирует. И в тоже время он больше не хочет жить, перекачивать и функционировать.

– Не расстраивай меня, Ириш. Надо поесть, – подавленно всхлипнула Поля, видя, как я морщусь и отворачиваюсь к стене. – Скоро врач придёт и подключит тебя к капельнице, если будешь отказываться от еды. А там и до принудительного кормления недалеко. Достаточно доктору пожаловаться Игнату.

Пересилила себя, проглотив шесть ложек овсянки с мёдом. Чай выпила весь, а от ягод отмахнулась. Пора было окончательно принять своё место в этом доме. Рабыня, бесправная тварь. А ягоды в апреле для бездушной животинки, расточительная роскошь. И не стоило привыкать. Вряд ли ту же Милу или Машу баловали деликатесами.

– Не могу больше, – отодвинула пиалу, одуряюще пахнущую клубникой и малиной. – Не влезет.

Полина поджала губы, но не стала спорить. Раздвинула занавески, открыла на проветривание окно, собрала посуду и, протяжно выдохнув, вышла из комнаты. Попыталась снова заснуть, но дверь отворилась и в помещение протиснулся Гасан, кивком приглашая низенького, пухлого мужичка.

– Что же, милочка, вы себя довели до такого состояния? – сходу налетел толстячок, зарываясь пятернёй в кудрявую шевелюру. – Ну зачем вам все эти новомодные диеты? Вы и так тростинка. Нехватка минимум пяти, а лучше десяти килограммов. Вы же женщина. Вам ещё рожать. Знаете, какой процент бесплодия на почве многолетнего голодания. Глупые девчонки. Насмотрелись на подиумных доходяг и портят своё здоровье.

Доктор померил давление, подвесил капельницу, ввёл в трубку какое-то лекарство, и всё это время причитал, обвиняя меня в предумышленной голодовке. Даже не делала попыток оправдаться. Вставить хоть слово в его речь было невозможно.

Проделав все манипуляции, говорун так же быстро выкатился за дверь, погрозив на прощание пальцем. Гасан окинул меня проницательным взглядом, кивнул и последовал за врачом. Больше начальник службы безопасности не появлялся, но я точно знала, что каждый день он дотошно расспрашивает Полину о моём самочувствие.