— Ты пытался с ним говорить? — игнорирую его вопросы, задавая свои, более важные.

— Нет.

— А твой отец? Он в курсе? — От этой мысли холодеют конечности.

Если Пал Палыч знает, то ему ничего не стоит его арестовать. В груди сдавливает так, что сделать вдох кажется слишком сложным.

— Думаю, нет. Они знают, что есть банда, которую они никак не могут взять. Но не думаю, что в курсе, кто именно в ней промышляет.

Боже, Руслан в банде…

— Слав, надо с этим что—то делать, — на эмоциях шагаю к нему снова вплотную, — я слышала, как он со своими дружками обсуждал, что сегодня они пойдут грабить один магазин. Надо его остановить.

Взгляд Славы меняется молниеносно. Он резко берет меня за руку и оттаскивает в угол.

— Значит так, Даша, забудь об этом. Никуда мы лезть не будем. Шмель сам выбрал свою дорогу.

— Как ты можешь так говорить? — цежу ошарашено сквозь зубы. — Ты что не понимаешь, что ему нужна помочь?

— Рус меньше нас всех нуждается в помощи. Он всегда был сам себе на уме. Вот пусть сам и разгребает дерьмо, в которое вляпался. А ты чтобы к нему не совалась, ясно? — рявкает ожесточенно, а потом шумно выдохнув, уже спокойнее снова берет меня за плечи, — Даш, ты не та, кто может до него достучаться. Просто отпусти его уже.

Отпустить?

Когда внутри все щупальцами тянется к нему даже спустя четыре года?

Прости Слава, но я этого сделать не могу.

4. 3

Камера в руке дрожит. Пальцы будто не мои — липкие, подрагивающие, еле удерживают её. Страх ползёт под кожей противными змеями, сдавливает грудь и оплетается вокруг рёбер. Сердце колотится так яростно, будто вот—вот пробьёт себе путь наружу.

Зачем я только решилась на это?.. Знаю же, что эти отморозки могут меня как минимум покалечить за то, что я сейчас делаю. А как максимум, закопать где—то на пустыре. И ни один из них не пожалеет.

Хотя нет… один, возможно, пожалеет. Именно из—за него я и пошла на риск. Под покровом ночи, с одним только ножом в кармане для защиты поехала на окраину города.

Потому что помню его другим. Не чудовищем, а другом, которым он был мне четыре года назад.

Другом, от которого я хотела большего. И думала, что он тоже хочет.

А он бросил меня. Ушел, и превратился в беспринципного монстра.

Что еще Руслан делает помимо грабежа я могу только представить.

Выхожу из тени, крепко сжимая подрагивающими пальцами камеру, на которую снимаю то, как он с его дружками скидывают с витрины магазина мобильные телефоны и другую мелкую электронику.

Они разбили фонарь, но внутри помещения горит приглушенный свет, благодаря чему лица видно довольно хорошо.

Смачиваю горло слюной, готовясь к разоблачению. Без него никак. Я должна проверить осталось ли в Руслане что—то человеческое. А сделать это можно только одним единственным способом.

От нервов дрожат колени, вибрирует грудь и спирает дыхание.

— Быстрее, — торопит кто—то из них.

А я воспринимаю это как знак для себя.

Набрав в легкие побольше воздуха, окликаю их севшим голосом:

— Эй, улыбнитесь на камеру, мальчики.

Все трое синхронно поворачивают в мою сторону головы, но смотрю я только в темно—зеленые глаза, казавшиеся мне когда—то целым миром.

Руслан небрежным движением откидывает назад волосы, и жестко сжимает челюсть.

— Закругляйтесь, — бросает своим подельникам, отодвигает носком кроссовка стоящую на его пути спортивную сумку, и тяжелым шагом идет на выход из магазина.

Ноги сами хотят сделать шаг назад, но я втаптываю страх в пятки и остаюсь на месте, чтобы не показать его ему.

Камера в руке вздрагивает, когда он подходит почти вплотную. Перевожу объектив ему на лицо, снимая крупным планом.