— Твою… мать… — хрипит Романов, роняя на грудь голову в капюшоне и упираясь рукой в землю. — М-м-м…

В ужасе хватаюсь за голову.

Я понятия не имею, что все это такое было и как такое вообще возможно, чтобы два взрослых мужика могли устроить мордобой прямо на ровном месте!

— Ты совсем больной?! — швыряю в Глеба своей варежкой и сотрясаю руками воздух. — Вызови скорую!

— Какую, млин, скорую? — психует он, загребая с крыши своей машины снег и прикладывая его к небритой щеке. — Что это за дебил?!

Из дверей круглосуточного магазина выходит пара мужчин, поглядывая на нас и на то, что у нас тут творится.

— Может, надо было сначала спросить?! — топаю ногами. — Что ты с ним сделал?!

— Оклемается, — рычит Глеб, с проклятиями расхаживая туда-сюда и разминая свою челюсть.

У меня нет ни единого грамма сочувствия. Если бы могла, двинула бы ему по второй щеке.

— Мало тебе, — бросаю в него вторую варежку. — Отойди!

Я встретила Новый год в машине, потому что у Глеба в этом поселке какие-то темные дела, и потому что встречать Новый год с ним в машине лучше, чем встречать его дома одной. Он… весь вечер таскает меня с собой по городу, а еще мой брат хочет, чтобы я познакомилась с каким-то «хорошим парнем», с которым он вместе служил в армии на этой своей Камчатке.

Я не хочу ни с кем знакомиться… у меня только один мужчина в голове, и я… не знаю, как его оттуда выгнать…

Плюхнувшись на колени рядом с Романовым, прижимаю к груди руки, боясь до него дотронуться.

Матерясь, он стонет, растирая ладонью свою грудь прямо через куртку.

Пять минут назад я вообще с трудом поверила, что он здесь.

Откуда он взялся?

Настоящий. Такой живой, красивый и настоящий. И он так на меня смотрел… он смотрел, мне не показалось!

Я его две недели не видела. И не знала, когда увижу. Он ведь теперь заместитель декана по воспитательной работе, и у него новый кабинет.

— Александр… Андреевич… — плюнув на все, протягиваю руки и сбрасываю с его головы капюшон куртки.

Обнимаю ладонями колючие щеки, заставляя посмотреть на себя.

Его кожа холодная. По скулам под моими пальцами ходят желваки, глаза зажмурены, губы сжаты.

Я впервые его касаюсь, поэтому ловлю каждое ощущение.

Может, после этой ночи он велит мне обходить себя за чертову тысячу километров. В этом случае я умру!

Тряхнув головой, Романов открывает глаза, и я верчу перед его лицом рукой, в панике спрашивая:

— Сколько пальцев?

— Люба… — хрипит он, перехватывая мою ладонь своей. — Не занимайся фигней… пф-ф-ф…

Глажу пальцами его щеку и просто не могу от него оторваться, а когда большим пальцем задеваю уголок его губ, отдергиваю руку, как вор.

Сощурив свои зеленые глаза, смотрит на меня исподлобья, и мне хочется провалиться сквозь землю. Моя ладонь тонет в его руке, и он… ее не отпускает.

— Ну, че, до обезьянника прокатимся? — каркает Глеб за моей спиной.

Вскинув голову, Романов цедит:

— Если я прокачусь до обезьянника, ты свои погоны на полку положишь.

— Я что сделаю? — рычит мой брат.

— Будешь супермаркеты охранять, — бросает ему мой преподаватель.

— Еще одно слово скажешь, поедешь в обезьянник с мигалкой. За нападение на сотрудника полиции.

— Хватит! — ору, злая на них обоих.

Посмотрев на Романова, проговариваю:

— Александр Андреевич, это мой брат. Ему в армии голову оттоптали. Мы… мы вас отвезем куда нужно…

— Люба, сядь в машину, — холодно говорит Глеб. — Я сам разберусь.

— Встань, — велит Романов, толкнув меня вверх.

Я не такая дура, чтобы думать, будто его угрозы — пустые слова! Мне вдруг становится страшно. Он на досуге бегает вместе с мэром, а с кем пьет чай, даже представить боюсь. Уровень нашего социального неравенства похож на пропасть, и если мой брат прямо сейчас не прекратит лезть на рожон, я его просто придушу!