Ромасенко закидывает сумку на шкаф, в тот момент, когда Ирина Николаевна отворачивается писать формулы.

Надо ли рассказывать, что я увижу в ней, когда достану? Сопливые салфетки, огрызки от яблок, чьи-то грязные носки, потёкшую ручку. И это далеко не весь список.

Мерзко.

Четвёртое. Четверг.

Бойкот продолжается.

Из гадостей перечень такой:

На парте теперь огроменными буквами «выгравирована» моя фамилия (разумеется, в исковерканном её варианте) и всем известное литературное слово.

Что ж, ладно. Приму за комплимент.

В волосах на одной из перемен обнаруживаю жвачку.

Классика.

Страшно злит.

Весь вечер с ней дома мучаюсь.

А ночью мучаюсь от атаки активизировавшегося смс-бомбера. Телефон беспрестанно вибрирует, разрываясь от входящих спам-сообщений.

Сперва пугаюсь, что никак не могу остановить это. Нервничаю, психую, впадаю в панику, а потом… Потом просто выключаю его. Но, по итогу, уставшая от этой бесконечной проверки на прочность, всё равно плохо сплю и утро встречаю в самом прескверном расположении духа.

Завтрак пропускаю.

Вопросы бабушки Алисы дублируют вопросы классного руководителя.

«У тебя всё в порядке?»

«Никто не обижает?»

«Ребята приняли тебя хорошо?»

«Если будет происходить что-то плохое, ты же мне расскажешь, да?»

Нет. Нет и нет.

Не расскажу.

Это ведь моя и только моя война.

Что там Ромасенко говорил по поводу недели? Не выдержу? Ха!

Сегодня пятница.

Я проспала. Долго собиралась и опаздываю. Чаша терпения почти переполнена, но я иду по этому чёртовому школьному двору, цокая каблуками, и не смею вешать нос.

Им не сломить Тату Джугели, что бы не поджидало её сегодня.

А поджидает сюрприз.

Я захожу в кабинет, когда звенит уже второй звонок, и с ходу улавливаю витающие в воздухе возбуждение и радость.

Моего появления в классе никто не замечает, ведь всё внимание сегодня направлено на другого человека.

Новость дня.

Посмотрите-ка! Марсель Абрамов вернулся. Стоит в окружении своей свиты и о чём-то оживлённо переговаривается с друзьями.

Ковалёва, повиснув на его плече, слушает, надрывая рот в широкой улыбке.

Бесящая.

Как это понимать? Его всё-таки не исключили? Разве такое возможно после подобного инцидента?

– Одиннадцатый «А» был звонок! Тата, проходи и меня пропусти, – Шац осторожно отодвигает меня влево.

Не сразу соображаю, что закрыла собой проход и застыла в моменте. Поражённая тем, что Кучерявый беспредельщик вдруг объявился в школе.

Я-то рассчитывала, что больше его здесь не увижу.

– Расходимся! Ваша Мать уже здесь! – громко хлопает в ладоши Матильда Германовна. – Приём!

Прохожу к своему месту. Ставлю сумку на парту. Вытаскиваю учебник, тетрадь и ручки.

– Встали прямо. Ну давайте уже поздороваемся, родимые. Подготовка к ЕГЭ не ждёт! Ромасенко, Абрамов!

– Затыкаемся.

– Отлично. И плывём каждый в своём направлении. Замечательно. Поплавская, ты как, поднимешься может быть?

– Может быть, поднимусь, – вздыхая, отвечает та.

– К парикмахеру записалась?

– Зачем? – насупившись, уточняет Зелёнка. (Этим погонялом окрестила её школьная «семья» за ядрёный цвет волос).

– Как это зачем? Исправить то безобразие, что у тебя на голове.

– Я самовыражаюсь. Имею полное право.

– А по-другому самовыражаться никак нельзя? Ну, ребят, честное слово. Одна проколола пупок и теперь без конца им по школе светит, – недовольно смотрит на цокающую Ковалёву. – Второй решил, что он Батюшка.

Присутствующие громко смеются, глядя на худосочного Петросяна, чью шею украшает толстая цепочка и большущий крест.

– Это дядя Вазген подарил на день рождения. Тренд сезона в Армении.