– Что за бред?! Зачем я буду звонить тому, кто напомнил мне о прошлом.

– Тогда какого хрена, Алена!?

– Я не знаю! Не знаю! Он появился неделю назад, сейчас снова здесь, что ты от меня хочешь? Как я могла это предвидеть?

– Я хочу, чтобы, как только он снова появится, ты звонила мне, – требует Никита, впиваясь взглядом до того сильно, как пальцами в плечи.

– А может сразу твоей жене? – охлаждаю его пыл, и он действительно перестает прижиматься...

– Тебе нравится меня изводить? Что ты о ней вечно вспоминаешь? Это часть жизни никак тебя не касается.

Просто отлично.

– В таком случае моя жизнь не касается тебя! Не следи за мной! Не названивай! Забудь обо мне!

– А кто мне записку написал? – язвит, скотина. – Если бы ты не хотела меня, ты бы уехала в другой город. Но ты осталась здесь... Так что не проси меня о невозможном, потому что каждую секунду каждого дня я борюсь с желанием отправиться к тебе и поиметь, чтобы ты прекратила строить из себя недотрогу!

– У меня нет квартир нигде кроме этого города. Так что не надо мне приписывать лишнего...и не надо связывать похоть, которую ты умело вызываешь, и здравый смысл. Я нахлебалась дерьма и больше жрать его не намерена! Я не буду твоей любовницей!

Никита еще что-то хочет сказать, но дверь с треском открывается. И ровно так, чтобы ударить Никиту.

В кабинет влетает Вика и сразу бросается ко мне.

– Ну что, помог этот охламон?

– Этого охламона пытаются сегодня убить. Ты знала про голландца?

– Все, спасибо, помог, вали, – сразу говорит Вика, загораживая меня, упирая руки в бока и смотря на Никиту, потирающего ушибленное на голове место.

Он переводит взгляд, и я усилием воли абстрагируюсь ото всех болезненно сладких чувств, что меня обуревают рядом с ним, и повторяю слова Вики.

– Спасибо, что помог. Уходи. Пока тебе еще что-нибудь не отбили.

Он кивает, хотя в глазах пляшут черти, и напоминает:

– Звони сразу, если он будет тебя донимать. Не бери на себя ответственность за жизнь человека.

Вика закрывает за ним дверь и выдыхает:

– Ну и урод…

– Ты поэтому ему позвонила?

– Тебе не вызвать во мне совесть. Я всегда адекватно оцениваю свои поступки. И тебе пора поступать так же...

– О чем ты? – невольно теряюсь...

– О твоем размазанном по всему лицу блеске для губ... Пора отпустить Никиту.

Как бы мне этого хотелось. Но сложность в том, что мысли о Никите не покидали меня с самого детства, потом он открыл для меня радости секса, а его мне сейчас очень не хватает. Это, не говоря о том, что я жду от него ребенка...

– Алена...

– Если ты не будешь его вызывать каждый раз, когда что-то случается, то, возможно, у меня получится, – пожимаю я плечами и иду вытираться влажными салфетками. А потом поворачиваюсь к этой фурии и напоминаю: – У нас там конференция. Может, пойдем поработаем?

И именно это помогает мне не думать о Никите. Настолько, что, когда он появляется у меня тем же вечером в подъезде, я снова бью его между ног. Чисто на инстинктах... А что еще мне было делать, когда какой-то хрен хватает меня в темноте.

– Ты меня убить решила? – шипит он, и я свечу телефоном, но не на Никиту, а на разбитую лампочку.

– А ты, судя по всему, меня изнасиловать? – смеюсь и хочу мимо пройти, уже даже ключи в дверь вставляю, а затем слышу стон.

Меня пронзает чувство вины. Незаслуженное, но такое острое, что я поворачиваюсь посмотреть на Никиту. Он уже на коленях и держит руки в паху, часто-часто дыша.

Неужели так больно?

– Никита?

– Заткнись, пока не обматерил. И не звонил я, потому что не смог бы держаться на расстоянии.