И спасибо ему за это, но он все равно потратил не такие астрономические деньги, как Роберто.

И именно на этой мысли открывается дверь, в проем которой залетает собственной персоной тот самый Роберто.

– Срочно уволить! Я забирать Лину с собой! – кричит на ломаном русском голландец, а я перевожу испуганный взгляд на Никиту. Но больше меня интересует то, как меня назвали. Последнее, чего я хочу, чтобы Марат Каримович узнал хоть что-то о моем прошлом.

– Какая Лина? – не понимает Марат, но Никита резко загораживает меня, и Роберто неловко смеется, хотя я почти слышу рычание.

– Это мы так тебя разыграть решили...

– А в чем был розыгрыш? – интересуется начальник, пока Никита уже буквально выталкивает Роберто, а я, нервно смеясь, закрываю за нами двери. Пару секунд наблюдаю за открытым ртом Марата. Но лучше пусть думает, что мы идиоты, чем знает правду.

Никита толкает Роберто к стене и говорит с ним по-английски. Довольно неясно, ибо его нервы уже на пределе.

– Кто ты, бля, такой и что тебе нужно...

– Я приехал за Линой...– отвечает тот.

– Ах, за Линой, – дергает Никита бледного голландца и бьет его затылком о стену. Жестко так.

– Лина мертва. И тебе это надо уяснить. Иначе твое хилое тело тоже внезапно пропадет...

Роберто начинает потеть, скашивает на меня взгляд. А я что? А я все еще с коробкой. И произношу по-голландски.

– Я больше не проститутка. Вам лучше уехать.

Голландец поджимает губы, отталкивает Никиту и оправляет свой светлый пиджак...Где-то я видела этот оттенок.

– Пусть эта русская обезьяна говорит, что хочет, но завтра я вернусь.

– Зачем? – почти открываю рот от шока. Да что ж меня одни бараны окружают?

– Хватит болтать! – орет Никита, и тут дверь открывается, и выглядывает Марат, а я начинаю чувствовать себя актрисой второсортной комедии.

Роберто уходит, бросая недовольный взгляд на Никиту, и смачно выругиваясь. Марат дергает одной бровью в удивлении, а Никита забирает у меня коробку и почти спокойно спрашивает:

– Где твой кабинет?

Я иду его показывать, всю дорогу думая, зачем Роберто снова со мной встречаться. Ему ясно дали понять, что я больше не продаюсь, да и его перемещения Никита явно будет фиксировать.

Он, конечно, богатый, но у него нет защиты от Самсоновых, которые, похоже, считают себя чуть ли не королями жизни.

Все за всех решать – это в их стиле.

Стоит закрыть дверь моего кабинета, Никита тут же повторяет приём «Роберто». Только если затылок того был вбит в стену. Мой удар смягчила крупная ладонь.

Но губы не нежные. Наоборот, кажется, что он меня наказывает, снова и снова жаля языком. Снова и снова кусая губы, пока его руки уже начинают жить своей жизнью, буквально пытаясь содрать с меня кожу. Я же отвечаю, руками его плечи сжимаю, в рот хнычу. Пытаюсь найти в себе хоть каплю сил отказать. Но как же мне этого не хватает. Силы, грубой, порой непозволительно пошлой. Тела, наглого напора. И просто возможности не думать. Просто задыхаться и ощущать каждой клеточкой любимого мужчину.

– Никита, – давай же думай, Алена. У тебя мало времени, потому что его ушлые пальцы уже дергают пуговицу джинс, а твои груди и того прочего оголены, чтобы он совершал порочное волшебство с их вершинами. – Никита, ты только что вернул... Вернул мне работу, чтобы меня уволили?

Давлю в себе похоть и стискиваю ноги, между которыми потоп.

Оправляю футболку, пока Никита проводит трясущейся рукой по влажным волосам, часто дыша.

– Что еще сказал этот урод? – требует он ответа.

– Назвал тебя русской обезьяной...

– Какого хрена он приперся!? Откуда вообще знает, что ты здесь?! Может, ты ему сама позвонила? Пожаловаться на нелегкие трудовые будни?